Крестьяне различных наименований в XVIII и первой половине XIX в.
Крестьяне посессионные, церковных учреждений, дворцовые и государственные, или казенные в XVIII в.

Для поддержания промышленности и создания достаточного количества постоянных рабочих на частных фабриках и заводах Петр Великий предоставил право и лицам недворянского происхождения приобретать деревни, но только не иначе, как с заводами и фабриками, неотъемлемую принадлежность которых они должны были составлять. Покупать деревни с заводами дозволялось не только «шляхетству», но и «купецким людям» с разрешения берг- и мануфактур-коллегии, и с тем, чтобы этих деревень отдельно, без заводов, никому не продавать и не закладывать и ни за кем не укреплять; с заводами же продавать дозволялось, но лишь с разрешения берг-коллегии. В 1722 г. Петр Великий не велел отдавать с фабрик учеников и работников, оказавшихся беглыми помещичьими людьми, так как от возвращения их происходит остановка фабричных работ. В следующем году повелено было, если кто из пришлых на заводы людей, обучившись какому-нибудь мастерству, будет нужен заводчику, то последний имел право заплатить за него помещику 60 руб. и оставить его у себя. Купленные с заводами люди и деревни вошли потом в состав особого разряда крестьян, получившего при императоре Павле и Александре I название посессионных. В 1736 г. всем, находившимся в это время на фабриках и обучившимся на них какому-либо мастерству, велено было остаться при них вечно, а фабриканты должны были внести за них в сенат определенную плату, которая за крепостных отдавалась помещикам, а за дворцовых, монастырских и других зачиталась в уплату подушного оклада. Непомнящие родства должны были по-прежнему остаться на фабриках.

При Петре III всем фабрикантам и заводчикам запрещено было покупать «деревни с землями и без земель» к их фабрикам и заводам, пока не будет конфирмовано новое Уложение. Екатерина II вскоре после вступления на престол подтвердила это запрещение. В состав группы крестьян, составлявших неотъемлемую принадлежность фабрик и заводов, входили: 1) казенные мастеровые и крестьяне, отданные вместе с заводами при передаче их в частные руки или данные правительством при устройстве фабрики или завода; 2) так называемые «отданные вечно»: а) отданные за определенную законом плату и б) отданные с обязательством платить за них подушный оклад; 3) купленные к фабрикам и заводам. Эти крестьяне, получившие позднее название посессионных, отличались от крепостных тем, что: 1) их нельзя было продавать отдельно от фабрик и заводов, закладывать и отпускать на волю; 2) определен был maximum того, сколько можно было (до Петра III) покупать крестьян к разным фабрикам и заводам; 3) установлено было, какую часть из посессионных крестьян можно употреблять на работу; 4) их не дозволялось употреблять в нефабричные и незаводские работы; 5) посессионные крестьяне могли жаловаться правительственным властям на притеснения со стороны фабрикантов (тогда как крепостным это было запрещено); 6) посессионных нельзя было отдавать в рекруты за крепостных; 7) дочери и вдовы посессионных крестьян могли выходить замуж за посторонних без разрешения фабриканта или заводчика. Но в действительности фабриканты и заводчики сплошь и рядом нарушали права посессионных крестьян, тем более, что они могли подвергать их телесным наказаниям. По указу 1736 г. они, кроме того, могли, если мастеровые и рабочие не исправятся вследствие домашних наказаний, отправлять их в коммерц-коллегию (в которой сосредоточивалось тогда, до учреждения в этом году генерал-берг-директориума, и заведывание мануфактурами) или ее контору, и таких людей отправляли в ссылку в дальние города или в Камчатку «на работу». С 1763 г. фабриканты могли отправлять принадлежащих к фабрике людей в Сибирь с зачетом в рекруты, но для этого, в отличие от помещичьих, требовалось разрешение мануфактур-коллегии. Количество посессионных крестьян и рабочих было не велико: в 1780 г. при всех посессионных фабриках и заводах было около 76 000 душ мужского пола.

После помещичьих крестьян самую многочисленную группу сельского населения в Великороссии и Сибири составляли крестьяне, принадлежавшие церковным учреждениям; они разделялись на синодальных, архиерейских, монастырских и церковных (61% монастырей владели населенными имениями). Всего крестьянских церковных учреждений в указанной части России по третьей ревизии (в первой половине 1760-х гг.) было 991 761 душ мужского пола, т. е. 13,8% сельского населения. Из числа монастырей самые огромные имения принадлежали Троицко-Сергиевской лавре, а именно около 106 000 душ мужского пола, тогда как самый крупный землевладелец-дворянин, граф П. Б. Шереметев, имел в 1767 г. — 44 561 душ мужского пола. В среднем на каждый монастырь, имевший крестьян, приходилось по 1445 душ мужского пола, на каждый архиерейский дом по 7474 душ, на церковь — 56 душ мужского пола.

Петр Великий, учредив в 1701 г. монастырский приказ, лишил духовенство права непосредственного управления патриаршими, архиерейскими и монастырскими вотчинами; на содержание черного духовенства велено было отпускать определенное количество денег и хлеба, а остальное употреблять на нужды благотворительности и просвещения. В 1720 г. церковные вотчины были по-прежнему переданы в заведывание духовенства. В 1726 г. велено было учредить при синоде департамент из бывших лиц светского звания под названием: коллегия экономии синодального правления, которая в 1738 г. была передана в ведение сената, и в заведывание ее отданы и синодальные вотчины. Но под влиянием духовенства императрица Елизавета в 1744 г. уничтожила коллегию экономии и вновь поручила синоду управление церковными вотчинами. Скоро обнаружились печальные последствия нового порядка. В барщинных монастырских вотчинах крестьяне, сверх обязательных работ, делали разные взносы, натурой или деньгами. Господская запашка в помещичьих вотчинах была значительнее, чем в имениях церковных учреждений. Были среди принадлежащих последним имении и оброчные. Наиболее обычный доход в имениях церковных учреждений в половине XVIII в. равнялся 1 руб. с ревизской души. Из крестьян для монастырей и архиерейских домов брались служители. Духовные власти имели право наказывать крестьян и нередко подвергали их тяжелым истязаниям, ссылать же их в Сибирь они могли только на основании письменного приговора самих крестьян. При выходе крестьянок замуж в вотчины других церковных учреждений или другого ведомства за них брали, как и в помещичьих имениях, выводные деньги (в половине XVIII в. от 1 руб. до 10 руб.). Церковные власти не могли продавать, дарить, вообще отчуждать крестьян с землей и без земли, не могли отпускать их на волю; крестьяне могли на них жаловаться. В 1750-х гг. в вотчинах церковных учреждений происходит целый ряд волнений, усмиренных военной силой; в одном месте в крестьян стреляли даже из пушки и небольших мортир и бросали в них ручные гранаты. При Петре III в 1762 г. учреждена была в Москве коллегия экономии, и велено было в церковных вотчинах ввести светское управление, с крестьян собирать сверх подушной подати рублевый оброк, а все запашки отдать крестьянам. Екатерина II, для привлечения на свою сторону духовенства, передала было в его управление церковные имения, но возобновление волнений, в которых приняли участие более 100 000 душ мужского пола, повело в 1764 г. к секуляризации, т. е. к отобранию в казну принадлежавших церковным учреждениям вотчин, с передачей крестьян в ведение коллегии экономии, почему их и начали называть экономическими. Мера эта имела чрезвычайно благоприятное значение для крестьян, так как громадное большинство земель было передано тогда в их постоянное пользование; только земли, находившиеся от селений в расстоянии более 20 верст, были отобраны в казну. Дворяне усиленно добивались отдачи им в аренду или продажи по сходным ценам экономических селений, но Екатерина II противилась этим требованиям и только в последний год царствования готова была уступить настояниям дворянства, но смерть ее спасла экономических крестьян от грозившей им участи. В 1786 г. секуляризация имений, принадлежавших церковным учреждениям, была распространена на губернии: Киевскую, Черниговскую и Новгород-Северскую, а через два года были отобраны имения от тех монастырей в губерниях Харьковской, Екатеринославской, Курской и Воронежской, которые, не имея еще штатов, были в одинаковом положении с малороссийскими монастырями.

Дворцовых крестьян по 3-ей ревизии было около 463 000 душ мужского пола (в Великороссии и Сибири). В начале XVIII в. они исполняли преимущественно натуральные повинности: ходили на барщину и поставляли самые разнообразные припасы; но постепенно то и другое стали заменять денежным оброком, так что в 1780-х гг. дворцовой запашки уже нигде не существовало, а в денежных платежах они были сравнены с государственными крестьянами. Дворцовые крестьяне пользовались весьма значительными наделами; во время генерального межевания при Екатерине II, в дворцовых волостях великороссийских губерний одной пахотной земли приходилось на ревизскую душу от 2 до 7 десятин. В 1766 г. этим крестьянам было разрешено покупать от помещиков к дворцовым полостям небольшие деревни. Такие приобретения делались не только на деньги крестьян, а также и на счет дворцового ведомства; в последнем случае крестьяне за купленную землю вносили оброк. В 1788 г. право покупки деревень было распространено на всех государственных крестьян. Сдача в солдаты в виде наказания и ссылка в Сибирь с залогом за рекрута предоставлялась при Екатерине II самим дворцовым крестьянам. крестьяне эти не продавались ни с землей, ни без земли, но зато из дворцовых волостей производились значительные пожалования имений. Благоприятное же положение тех из крестьян, которые оставались дворцовыми (во второй половине XVIII в.), видно из совершенного почти отсутствия среди них волнений.

Менее выгодно было положение крестьян государевых, которые выделились при Петре Великом из общей массы дворцовых имений и принадлежали членам царской фамилии. При вступлении на престол императрицы Екатерины II в этих вотчинах числилось 62 052 душ мужского пола. Повинности государевых крестьян в пользу владельцев были неодинаковы; особенно обременительны они были в новгородских имениях царицы Прасковьи Федоровны и ее дочери Прасковьи Ивановны; высоко обложены были и крестьяне села Сарского (Царского), принадлежавшего сначала императрице Екатерине I, затем Елизавете Петровне и, наконец, Екатерине II (в 1760-х гг. оброк доходил здесь до 7 руб. 50 коп. с взрослого работника). Среди государевых крестьян были и барщинные, и оброчные, иногда в одном и том же имении; в некоторых вотчинах были и дворовые. В одном государевом имении Тульской губернии крестьяне исполняли трехдневную барщину в неделю. Государевы крестьяне не продавались ни целыми имениями, ни поодиночке, но иногда их отдавали в пожалование. Власть управителей в государевых имениях была сильнее, чем в дворцовых, где с 1774 г. они были заменены старостами и выборными. Население государевых вотчин составляло как бы переход от государственных крестьян к помещичьим, и худшее положение их сравнительно с дворцовыми видно из того, что среди них бывали волнения.

В средней России (губерниях Московской, Владимирской и др.) встречаем еще крестьян конюшенных (в начале 1760-х гг. более 40 000 душ мужского пола), из числа которых 4/5 исполняли значительную барщину на дворцовые конюшни, а 1/5 была причислена к конному полку.

Класс государственных крестьян в широком смысле этого слова образовался постепенно из разнообразных составных частей: из черносошных крестьян, ясашных, приписных (к частным и казенным горным заводам, к адмиралтейству и др.), из однодворцев, старых служеб служилых людей; в их состав вошли в первой половине 1780-х гг. и экономические крестьяне, к ним причислялись отписные, выморочные и проч. В узком смысле государственными крестьянами назывались крестьяне черносошные и ясашные; в этом последнем смысле «государственных ясашных и черносошных крестьян» было по третьей ревизии 620 027 душ мужского пола.

К числу государственных крестьян в широком смысле этого слова принадлежали крестьяне приписные, т. е. приписанные к казенным и частным горным заводам. Они отличались от государственных крестьян тем, что не уплачивали податей деньгами, а обязаны были отрабатывать их (позднее же, с 1769 г., — часть их) на горных заводах за определенную плату. Несколько случаев приписки крестьян к частным горным заводам мы встречаем еще в XVII в.

Начиная с Петра Великого производится приписка крестьян в значительном количестве и к казенному железоделательному Олонецкому Петровскому заводу, и к казенным и частным заводам на Урале. Во время третьей ревизии всего приписанных к казенным заводам числилось 99 330 душ, а к частным — 43 187 душ, итого 142 517 душ мужского пола. Так как приписные крестьяне трудились за определенное вознаграждение, то продолжительность этой обязательной работы обусловливалась, с одной стороны, размером податей, которыми они были обложены наравне с другими государственными крестьянами, с другой — величиной платы за труд. В 1724 г. крестьянам было назначено поденное вознаграждение. Летом — 10 коп. за конную работу и 5 коп. за пешую, зимой — 6 коп. за конную и 4 коп. за пешую. Положение многих приписных крестьян было очень тяжело вследствие того, что с развитием горного промысла стали привлекать к отработке податей на горных заводах все далее живущих крестьян (некоторые из приписанных к Колывановоскресенским, ныне Алтайским, заводам в Сибири жили от них в расстоянии 786 верст), а кроме того и вследствие повышения оброчного сбора в 1760 г. Особенно ужасно было положение крестьян, приписанных к частным заводам, так как заводские конторы, их управители и приказчики, имели право наказывать приходящих на работу крестьян и делали это с величайшей жестокостью, так что иногда засекали их до смерти. Наиболее обычными работами приписных крестьян были: рубка дров и пережигание их на уголь, возка угля и руды, добывание смолы, дегтя, поставка извести и лесных материалов. После продажи при императрице Елизавете многих заводов на Урале в частные руки среди приписных к ним крестьян (около 100 000 душ мужского пола) начались волнения, особенно усилившиеся с 1760 по 1764 гг. крестьяне были так обременены заводскими работами и теряли так много времени на путешествие на них, что не успевали обрабатывать свои поля, и дома многих из них совсем разваливались. В 1769 г. плата приписным крестьянам была несколько повышена: летом пешему до 6 коп., конному до 12 коп., зимой пешему до 5 коп., конному до 8 коп., и назначено было вознаграждение по 3 коп. в день за время, употребляемое на проход на заводы. Но все же их положение оставалось крайне тяжким, и потому они приняли очень большое участие в Пугачевском бунте. В 1779 г. плата за работу была повышена вдвое против того, что они получали в начале 1760-х гг. В 1781 г. управляющим казенных и частных Уральских заводов запрещено было наказывать по своему усмотрению приписных крестьян.

Были еще приписные к адмиралтейству для рубки и вывозки корабельных бревен татары, мордва и чуваши; во время третьей ревизии их было 76 697 душ мужского пола. В небольшом количестве крестьяне приписывались еще к казенным поташным, винокуренным и шелковым заводам, к мраморным ломкам, к госпиталю, к кадетскому корпусу.

Группа однодворцев образовалась из прежних служилых людей — детей боярских, казаков, стрельцов, рейтаров, драгун, солдат, пушкарей, воротников, засечных сторожей, поселенных на южной границе государства, для защиты от крымских татар, и в Поволжье. При Петре Великом были учреждены ландмилицкие полки, которым велено было пополнять набором однодворцев в возрасте 15—30 лет; они были обложены в это же царствование подушной податью и 40-копеечпым оброчным сбором и таким образом сравнены в 1724 г. с государственными крестьянами. В 1764 г. срок военной службы однодворцев был определен в 15 лет; эту привилегию они сохранили и после того, как в 1783 г. были окончательно уравнены с государственными крестьянами и в уплате податей, и в отправлении рекрутской повинности. Во время третьей ревизии однодворцев было около 510 000 душ мужского пола. У некоторых из них были крестьяне, данные им прежними государями вместе с поместьями (при Петре Великом некоторые дворяне, имевшие за собой крестьян, отбывая от службы, добровольно записались в однодворцы), взятые в плен, купленные и полученные в приданое от помещиков. В 1766 г. разрешено было однодворцам владеть крестьянами и продавать их без земли, но только однодворцам. По З-ей ревизии однодворческих крестьян было всего 17 675 душ мужского пола, по 4-й (1782 г.) — 21 532 душ. В 1786 г. эти крестьяне были уравнены в уплате податей с своими хозяевами. Во время третьей ревизии отдельно от однодворцев были записаны старых служеб служилые люди (около 40 000 чел.), по происхождению и правам они не отличались от однодворцев и также слились в 1783 г. с государственными крестьянами.

Величина подушной подати с крестьян окончательно определилась в 1725 г. в 70 коп. с души, и в таком размере она взималась до 1795 г. Ее должны были платить крепостные люди и крестьяне церковных учреждений, дворцового ведомства, однодворцы, татары, черносошные и ясашные. В 1723 г. однодворцы и черносошные крестьяне были обложены еще 40-коп. оброчным сбором, соответствующим оброчному платежу дворцовых и владельческих крестьян В 1760 г. этот оброчный сбор был повышен до 1 руб. (с однодворцев, содержащих ландмилицию, — с 1764 г.). Крестьяне церковных учреждений со времени секуляризации были обложены полуторарублевым оброком. В 1769 г. оброчный сбор с крестьян черносошных и экономических был повышен до 2 руб. В 1783 г. повелено было крестьянам дворцовым, экономическим, черносошным и однодворцам платить оброчный сбор в количестве 3 руб.

В 1725 г. крестьянам Сибирской губернии при платеже «подушных денег» велено было верстаться по земле и по тяглам. В 1771 г. в наставлении экономическим правлениям указано, что в некоторых местах крестьяне переделяют землю не по числу рабочих, а по числу душ, и ввиду неудобства такого порядка, велено взимать подати, распределяя их не по ревизским душам, а по тяглам. Кроме севера России, среди почти всех крестьян Великороссии (кроме однодворцев) мы находим общинное землевладение с переделами земли — у помещичьих крестьян преимущественно по тяглам, у государственных преимущественно, у экономических нередко — по ревизским душам.

На севере европейской России не было переделов земли; часть земли находилась во владении отдельных крестьянских дворов, многими же другими землями (покосами, лесами и рыбными ловлями) владели целые волости, или даже несколько волостей, иногда расположенных в разных уездах и населенных крестьянами различных наименований. Такие волостные общины во время генерального межевания обыкновенно составляли одну дачу, и входившие в состав их деревни получили название «однопланных». Переделов земель, находившихся во владении отдельных дворов, по тяглам или душам в половине XVIII в. здесь не было и выморочными участками никто не пользовался. Отчуждение земель совершалось с составлением крепостных актов, которые свидетельствовались в присутственных местах; земли также закладывались, отдавались в приданое и в аренду. Последствием отсутствия переделов и свободного перехода земель из рук в руки было сильное имущественное неравенство, а также переход значительной части крестьянских земель в руки купцов и посадских, канцелярских чиновников и духовных лиц. Безземельных нужда заставляла селиться на землях «деревенских владельцев», и превращаться в зависимых от них половников. В некоторых наказах крестьян в екатерининскую комиссию для сочинения проекта нового уложения есть ходатайства об отобрании земель у деревенских владельцев и об отдаче их в волости для разделения на души. Межевой инструкцией 1766 г. было предписано безденежно возвращать к землям черносошных крестьян и всякие угодья, отданные в поминовение по умершим и вкладом архиерейским домам, монастырям и церквам, а также проданные и заложенные лицам, не положенным в подушный оклад, и отданные вследствие исков; за посадские земли велено было утверждать только на основании именных указов и жалованных грамот; впредь купцам и государственным крестьянам, до рассмотрения по планам, земель, как посторонним, так и между собой, не продавать, не закладывать и за долги не отдавать; земли, оставшиеся после умерших крестьян, оставлять при селениях. Так межевая инструкция подготовляла почву для введения переделов. В Олонецкой губернии в 1780-х гг. начался было раздел земель по предписанию экспедиции директора экономии, но остановлен был губернатором Державиным; олонецкий же и архангельский генерал-губернатор Тутолмин предписал не мешать крестьян уравнивать землю «по собственному согласию». В 1792 г. почти все земли посадских в Архангельской губернии были у них отобраны и переданы крестьянам; с конца 1790-х гг. стали передавать в волости и казенные оброчные земли. Наконец, выполняя давнишнее желание малоземельных крестьян, в 1795 г. в Вологодской губернии экспедиция директора экономии, по просьбам крестьян, предписала ввести передел земель, кроме приобретенных по крепостям (земли, расчищенные владельцами, а до особого распоряжения и оброчные, в передел не пускались). В архангельской же губернии в 1797 г. велено было отдать малоземельным селениям казенные оброчные земли для пополнения количества земель до установленной 15-десят. пропорции па душу; в следующем году велено было уравнительно разверстать между крестьянами оброчные земли, а в 1799 г. отдать к селениям также и впусте лежащие земли. Наконец, в 1829 г. министр финансов предписал казенным палатам, чтобы земли, принадлежащие к казенным селениям, разделялись по тяглам, а в 1831 г. повелено было уравнять земли между крестьянами Архангельской губернии по каждому селению отдельно. Следующие переделы производились здесь во время ревизии.

Отличительной чертой половников была свобода перехода, которую они сохранили в течение всего XVIII в. и позднее, хотя в действительности это право было почти фиктивным. В 1725 г. переход от одного владельца к другому был дозволен половникам только в пределах одного уезда. По третьей ревизии половников числилось 11 277 душ мужского пола. Владельцы платили за них подати наравне с государственными крестьянами. Для отбывания рекрутчины в 1771 г. их велено было приписать к черносошным волостям. За обработку владельческой земли они получали 2/5—1/2 урожая и, кроме того, исполняли всевозможные работы. Некоторые хозяева подвергали их даже телесным наказаниям. В XIX в. земли купцов и мещан, на которых жили половники, были признаны полной собственностью землевладельцев, но по закону 1827 г. половники сохранили право перехода с обязательством предупреждать прежнего владельца за год о своем желании оставить его. Дальнейшая деятельность правительства по этому вопросу состояла в содействии постепенному переселению половников на казенные земли.

Однодворцы, несмотря на запрещение (1727 г.), продавали свои земли в посторонние руки, и межевой инструкцией 1766 г. продажи эти были утверждены. Вместе с тем, земли, оставшиеся во владении однодворцев, разделены были на четыре разряда: 1) прежние поместные (записанные в писцовые книги), на которых однодворцы положены в оклад, велено межевать не каждому порознь, а вообще всем жителям, ко всякому селению особо; 2) поместные «отсутственные», не считавшиеся в числе тех, на которых однодворцы положены в оклад, велено было межевать особо; 3) «порозжия» государственные земли, на которых однодворцы поселились без «дач» (т. е. без отвода по межеванию), отмеривать на двор по 32 десятин, а в многоземельных местностях в одну общую округу, а не порознь; 4) собственные земли т. е. купленные или данные в вотчину. Все земли, по своему происхождению поместные, межевая инструкция признает общественными, казенными, с той только разницей, что земли, на которых однодворцы были положены в оклад, запрещено было продавать не только посторонним, но даже другим однодворцам, — их можно было только отдавать в наем на год, а «отсутственные», или иначе «отхожие», они могли продавать членам своего сословия. Собственные же земли, вместе с поселенными на них однодворческими крестьянами, также позволено было продавать однодворцам.

Однодворческое землевладение приводило к тем же результатам, только в еще более сильной степени, как и отсутствие переделов земли у черносошных крестьян с правом продажи своих участков, т. е. к сильному имущественному неравенству и к отчуждению некоторыми однодворцами всей своей земли: немало таких безземельных было в 1760-х гг. в Тамбовской и Шацкой провинциях и в Белгородской губернии, а в 1780-х гг. и в Курской губернии около четверти их имели только усадебные земли. Естественно, что однодворцы керепского уезда Шацкой провинции высказывают в своем наказе пожелание об уравнительном разделе земель по числу душ; это считала необходимым и ливенская воеводская канцелярия Елецкой провинции; в 1780-х гг. о том же просили малоземельные однодворцы Курской губернии; высказался и курский директор экономии за введение у однодворцев общинного землевладения с переделами земли. О разделе ее по душам ходатайствовали однодворцы Тамбовской губернии, но сенат не исполнил их желания, несмотря на то, что оно было поддержано директором экономии и генерал-губернатором. Вполне естественно, что начались переходы к общинному землевладению по собственному почину однодворцев.

В 1781 г. в наставлении относительно производства дел в казенных палатах было постановлено, чтобы ведению первой экспедиции директора экономии были поручены однодворцы, прежних служеб служилые люди, государственные крестьяне, государевы, приписные к заводам, ямщики, экономические и дворцовые «и прочие временно в коронном управлении состоящие». Тут дворцовые крестьяне были объединены в одном ведомстве с государственными, но это было явлением временным.

На основании учреждения об императорской фамилии (5 апреля 1797 г.) дворцовые крестьяне из ведомства директоров домоводства были переданы в ведение департамента заделов и стали называться удельными. Их велено было наделять пахотной землей по 3 десятины на тягло в каждом из 3 полей, сверх усадебной земли и покосов. Оброчный сбор с казенных крестьян указом 18 декабря 1797 г. был определен в зависимости от местности, свойств земли, ее количества и развития промыслов, от 3 руб. 60 коп. до 5 руб. с ревизионной души (не считая 2% накладного сбора на взимание оброка). Еще будучи цесаревичем, Павел Петрович предполагал облегчить судьбу однодворцев. Для всех государственных крестьян в 1766 г. был установлен надел в 16 десятин на душу, но межевая инструкция 1766 г. допускала уменьшение его размера, в случае недостатка земли, до 8 десятин. В 1797 г. велено было казенным крестьянам, не имеющим узаконенной 15-десятинной пропорции на душу, дать из казенных «порозжих» оброчных земель, сколько их есть, а в 1799 г. предписано было произвести наделение и из впусте лежащих, находящихся вблизи тех селений. В 1798 г. правила о наделении казенных крестьян из оброчных земель так, чтобы земли, вместе с находящейся у них во владении, было по 16 десятин на душу, велено было распространить и на однодворцев, как имевших владение по писцовым книгам, так и на поселившихся без дач на порожних землях, с той лишь разницей, что первые земли эти назначались в собственность каждому особо, а последним «всему селению общей межой». Что же касается тех однодворцев, у которых во владении более 15 десятин на душу, но земли эти принадлежали их предкам по дачам или были куплены на основании прежних узаконений, то такие земли велено было оставить за однодворцами с тем, чтобы они владели ими на основания общих законов. Однако закон этот, по-видимому, не был осуществлен, вероятно, вследствие недостатка земель.

Павлу Петровичу (тогда он был еще цесаревичем) сделалось известным крайне тяжелое положение крестьян, приписанных к заводам. В 1800 г. он повелел взять с крестьян, приписанных к казенным и частным заводам, по 58 человек с 1000 душ и обратить взятых в непременных мастеровых, рассрочив это укомплектование заводов мастеровыми на 4 года. Выбор в непременные мастеровые предоставлялся самим крестьянам с условием определять на заводскую работу не старее 40 лет. По наполнении таким образом заводов людьми, все остальные приписные крестьяне освобождаются от заводских работ и поступают в число государственных.

Крестьяне в Малороссии, Слободской Украйне и Западной России в XVIII в.

Между тем как в Великороссии речь шла об ограничении, а иногда даже и об уничтожении крепостного права, в Малороссии совершался обратный процесс: свободные крестьяне, имеющие право перехода от одного землевладельца к другому, постепенно подвергались ограничению в своих правах, и на них надвигалось прикрепление к земле. Первоначально державцам, владельцам населенных имений, при пожаловании им от гетмана за службу, предоставлялось только право на повинности населяющих жалуемые земли крестьян, однако размер повинностей определен не был, кроме назначения в универсале Мазепы (1701 г.) maximum’а барщины (с хаты) в два дня. Прежде всего, державцы стремятся к тому, чтобы добиться признания правила, что если крестьяне оставят свое прежнее место жительства, то земля, приобретенная ими путем свободного захвата после низвержения при Богдане Хмельницком власти поляков, становилась собственностью того державца, в пользу которого они исполняли повинности. В одном универсале Мазепы 1708 г. (правда, относительно монастырских крестьян) упоминается уже об этом, как об обычном порядке. Первоначально это оставалось лишь пожеланием державцев, и переселяющийся крестьян или продавал свою землю другому, или продолжал владеть ею, живя в ином месте. Но в 1723 г. генеральная войсковая канцелярия издала приказ, чтобы посполитые (крестьяне) никому из посторонних своих земель без ведома державцев не продавали, и чтобы никто не смел покупать их под опасением потерять и землю, и заплаченные за нее деньги. В 1727 г. та же канцелярия установила, что, хотя крестьянин имеет право свободного перехода, но не может, живя у другого владельца, владеть землями, которыми прежде владел, если даже они были им куплены, а имеет право взять с собой только движимое имущество. В 1728 г., вслед за избранием гетманом Даниила Апостола, старшина обратилась к нему с просьбой о прикреплении крестьян, живших и вновь селившихся на купленных владельцами землях, но гетман отказал. Однако указ кабинета министров 1738 г. относительно побегов в Слободской Украйне, которым устанавливалось лишь запрещение перехода из левобережной Малороссии в великорусские губернии и другие соседние места, был истолкован генеральной канцелярией, как запрещение переходов с места на место, и было предписано перешедших сыскивать и возвращать на прежние жилища. Однако в 1742 г. императрица Елизавета восстановила свободу перехода посполитых в Малороссии и запретила великороссийским чиновникам укреплять за собой малороссиян «в вечное холопство». Последний гетман Малороссии К. Гр. Разумовский стал раздавать своим родственникам и другим лицам «в вечное потомственное владение» не только деревни, но и города, так что в 1765 г. в свободных местечках, селах и деревнях осталось всего 1717 дворов. Ходатайство малороссийской генеральной старшины 1752 г. о воспрещении «побегов» посполитых тогда исполнено не было, но в 1760 г. гетман универсалом приказал, чтобы посполитые, при переходе «из одного владения в другое, нажитого ими с владельческих грунтов имения не забирали», и всем владельцам запрещено было принимать посполитых без письменных отпусков от тех державцев, за которыми они числились ранее, а владельцам поставлено было в обязанность давать эти отпуски по просьбе крестьян. В прошении, составленном на генеральном собрании всех чинов в Глухове (1763), малороссийское шляхетство и старшина ходатайствовали о прекращении навсегда вольного перехода «малороссийских мужиков» и о возвращении перешедших в слободские полки и великороссийские слободы; но правительство только подтвердило требование письменного отпуска от прежнего владельца. Императрица Екатерина II, в наставлении Румянцеву при его вступлении в должность малороссийского генерал-губернатора, считая вредными переходы крестьян и для них самих, и для помещиков, подкрепляла мысль о полезности прикрепления к земле примером «крестьян многих европейских государств, где они, хотя некрепостные и некабальные, живут однако ж и остаются для собственной своей выгоды на одних местах». Малороссийская коллегия в наказе своему депутату в комиссии уложения не предлагала прекратить переходы, но советовала ввести налог на дома и земли, с тем, чтобы он взимался и тогда, если владельцы обратят земли посполитых в свою собственность, и чтобы пашенный крестьян не мог перейти на другое место, не поставив вместо себя другого данника или работника; не имеющие же собственных пахотных земель и служащие по договорам могли пользоваться свободой перехода с отпусками от владельцев. Рассмотрение и решение дел во владениях частных лиц должно было производиться земскими комиссарами, а жалобы об отпуске людей и крестьян — провинциальными судами. Коллегия предполагала составление «государственного права под именем поселянского, заключающего в себе образ суда и порядок в хозяйстве и хлебопашестве». Эти предложения вызвали горячий протест в комиссии уложения со стороны депутата от шляхетства лубенского полка Григ. Полетики. В малороссийских шляхетских наказах не встречается ходатайств о прекращении переходов посполитых, а в наказе города Погары есть просьба о невоспрещении вольного перехода. Напротив, в Слободской Украйне дворяне и владельцы просили имеющимся за ними «подданным малороссиянам» «учинить в переходе с места на место запрещение и без билетов не ходить». Дворянство Сумской провинции Слободско-украинской губернии ходатайствовало только о воспрещении перехода черкас (т. е. малороссиян) в другие провинции и в Малороссию, и чтобы никто не принимал переходящих без отпусков. Следовательно, и в Слободской Украйне переход подданных малороссиян, составлявших здесь большинство сельского населения, существовал в это время. Ходатайствовали о запрещении свободного перехода подданных черкас и дворяне Путивльского уезда (Севской провинции Белгородской губернии), входившего клином между Малороссией и Слободской Украйною. Слободско-украинский губернатор Щербинин в мнении, поданном малороссийскому генерал-губернатору П. А. Румянцеву в декабре 1766 г., предлагал дозволить переход малороссиян в Слободско-украинской губернии, а также в Белгородской, Воронежской, Астраханской и Казанской один раз в пять лет в определенное время. Свободный же переход казаков в Слободской Украйне был прекращен еще в 1748 г., а в 1765 г. они были переименованы в войсковые обыватели. В проекте прав третьего рода людей, принятом комиссией о разборе родов государственных жителей (при большой комиссии для составления нового уложения) вольным крестьянам в Малороссии предполагалось сохранить право перехода с места на место, но «по учреждению», в котором намеревались принять меры для пресечения частых переходов, а также сохранив, право их жаловаться на помещика и предоставив им возможность вступать в среднее сословие и иметь собственное движимое имущество; имелось ввиду разрешить помещикам подвергать вольных крестьян телесному наказанию. 3 мая 1783 г. свободный переход посполитых в губерниях Киевской, Черниговской и Новгород-Северской был прекращен ради «известного и верного получения казенных доходов». Относительно уездов бывшей Слободско-украинской губернии, которые вошли в состав Харьковского и отчасти Курского и Воронежского наместничеств, в том же указе было сказано, что «малороссияне и черкасы», поселенные здесь на землях казенных и помещичьих, должны были быть сравнены в уплате государственных податей с прочими великороссийскими казенными и помещичьими крестьян, и в случае побегов их велено было поступать с ними по общим государственным узаконениям. Следовательно, переселения крестьян без разрешения (администрации или помещиков) были приравнены к побегам. Указ этот все же вызвал в Харьковской губернии огромное количество побегов, а в Малороссии уныние и неудовольствие. В оде «На рабство», по поводу прикрепления крестьян в Малороссии, В. В. Капнист говорит: «А вы, цари, на то ль Зиждитель своей подобну власть вам дал, чтобы во областях подвластных из счастливых — несчастных и зло из общих благ творить? На то ль даны вам скипетр, порфира, чтоб были вы бичами мира и ваших чад могли губить?» Княгиня Дашкова не решилась напечатать оду Капниста в «Новых ежемесячных сочинениях», и впервые она появилась в печати в 1806 г.

Все крестьяне в Малороссии вносили в 1766—83 гг. податей в казну по 1 руб. с хаты. В Слободско-украинской губернии в 1765 г. был установлен такой оклад: «с казенных войсковых слободских обывателей» (прежние козаки), пользующихся правом курить и продавать вино, — по 95 коп., с тех из них, кому это было запрещено, — по 85 коп., «с подданных владельческих черкас», состоящих в Белгородской, Воронежской, Казанской и Астраханской губернии, — по 60 коп. В 1783 г. владельческие крестьяне в Малороссии и Слободской Украйне в уплате подушной подати сравнялись с Великороссией, казенные крестьян в Малороссии стали платить всего по 1 руб. 70 коп. с души, а в Слободской Украйне 1 руб. и 1 руб. 20 коп. С 1786 г. малороссийские крестьяне церковных учреждений при секуляризации этих имений были обложены сверх подушной подати рублевым оброком.

По присоединении Белоруссии к России по первому разделу Польши была введена в 1773 г. поголовная подать с крестьян по 70 коп. с души (часть ее, на 15 коп. вносилась хлебом); винокурение и свободная продажа вина, пива и меда были разрешены всем имеющим деревни, со взносом за это в казну по 50 коп. с головы (в местечках по 75 коп.), но в первые годы давались различные льготы, и поголовная подать и сбор за винную продажу иногда уменьшали. С 1783 г. казенные крестьяне сверх подушной подати стали вносить здесь рублевый оброк. Деревни тех монастырей, монахи которых не захотят присягать и уйдут за границу, а также монастырей, находящихся за границей, велено было взять в казенное управление и причислить к экономическим; деревни, назначавшиеся на содержание короля (они назывались в Польше экономиями, или столовыми имениями), причислялись к дворцовым волостям, а староства (имения, предназначенные для вознаграждения заслуг шляхты, которые давали в пожизненное владение с обязательством вносить в казну кварту, т. е. четвертую часть доходов) оставить под прежним названием1). Эти деревни (кроме пожалованных Екатериной II в полную собственность) велено было отдавать в аренду с платой (сверх положенного с крестьян поголовного сбора) с арендаторов за вино, пиво и мед по 50 коп. и помещичьего дохода по 1 руб. 50 коп. с головы. Аренды велено было переменять каждые пять лет и отдавать их по именным указам. Императрица повелела сделать с арендаторами контракты, которые бы охраняли эти деревни от разорения.

1) Староств было в это время в Белоруссии 125 с населением 145857 душ мужского пола.

В 1773 г. генерал-губернатору 3. Чернышеву было предписано: все те староства, которые куплены их последними владельцами (принесшими присягу), отдать им в пожизненную аренду без платежа арендных денег, пока этими деньгами возвратится заплаченное за староства, а потом с платежом аренды, и 2) староства, пожалованные от королей пли доставшиеся по наследству, отдать владельцам (принесшим присягу) пожизненно с платежом арендных денег1). В том же году имения католической епархии велено было причислить к имениям казенным. В Белоруссии производились пожалования населенных имений преимущественно из поступивших в казну староств, и небольшое количество из имений, принадлежавших прежде католическому духовенству. Во время генерального межевания в двух белорусских губерниях (1783—1798 гг.) состояло на оброке крестьян в имениях русских помещиков 89 226 душ мужского пола, в имениях поляков — 22 586 (главным образом, в имениях Сапеги и иезуитов). Русские помещики стали вводить здесь оброчную систему хозяйства, до того мало бывшую в обычае. Наиболее обычный размер оброка с ревизской души был от 2 до 4 руб., с уволоки земли (19 десятин пахотной и сенокосной земли) от 10 до 15 руб. Введение оброчной системы в значительном размере не может не считаться улучшением в жизни крепостных, если только платежи были посильны; но, с другой стороны, продажа крестьян без земли. усилилась, ухудшилось, также положена вольных людей, живших в имениях частных владельцев по контракту. Во время первой ревизии после присоединения Белоруссии русская администрация не сделала никакого распоряжения относительно этого класса населения, и потому вольные люди были записаны за теми владельцами, на чьих землях они жили. Только через 10 лет, во время следующей ревизии, обнаружилось это незаконное закрепощение вольных людей, и некоторые гуманные владельцы пожелали тогда возвратить им свободу, но, вероятно, многие остались в неволе и на будущее время, так как освобождение их зависело исключительно от усмотрения самих владельцев. В лучшем положении оказались вольные люди в областях, присоединенных к России по второму и третьему разделам Польши, так как генерал-губернатор волынский и подольский Тутолмин предписал земским комиссарам составить именной список чернорабочих вольных людей и отмечать в особой книге, по какому договору и где они живут, но переход с места на место разрешался им не иначе, как с ведома владельца и по билету земского комиссара. В состав крестьян в областях, присоединенных к России от Польши по второму и третьему разделам, входили: помещичьи (в Виленской губернии в 1796 г. 48%), экономические (крестьян королевских столовых имений), старостинские, поиезуитские, духовные, магистратские, вольные, т. е. имевшие право перехода с места на место (в Виленской губернии в 1796 г. 28%). По присоединении этих областей к России, в них также производились пожалования в больших размерах из прежних староств, столовых имений, из имений, принадлежавших католическому и униатскому духовенству и монастырям, и из конфискованных у лиц, «участвовавших и мятеже».

1) В обеих этих группах было 57 староств с населением 32 061 душ мужского пола.

Крестьяне посессионные, удельные и казенные в царствование императора Александра I

В царствование императора Павла в указах 1797г. впервые употребляется термин посессии для означения «вспоможений» и «пособий» отдачей людей из казны, дозволением купить их к фабрике или заводу и проч. Указом 16 марта 1798 г. Павел отменил запрещение покупать крестьян к фабрикам и заводам и дозволил покупку их с этой целью, как с землей, так и без земли, но с условием, чтобы деревни, купленные к фабрикам и заводам, без них не отчуждались и чтобы не переводились и отдельные лица или семьи к другим заводам; даже продаж деревень с заводами можно было производить лишь с разрешения берг- или мануфактур-коллегии под угрозой взятия фабрик, заводов и деревень в казну. В случае уменьшения или прекращения действия завода вследствие истощения руд, купленные к ним деревни и крестьяне отбирались в казну по оценке за душу; в случае же прекращения действия завода или фабрики по вине заводчика, они с покупными к ним крестьянами и землями брались в казну по оценке. При Александре I именным указом 31 июля 1802 г. в это разрешение было внесено ограничение: разрешено было покупать к фабрикам и заводам лишь крестьян, расположенных поблизости, чтобы они при употреблении в работы не переселялись с прежнего места жительства, не расстраивались в своем хозяйстве и не лишались права на земли, состоящие в их владении; покупка же крестьян, живущих далеко, и требующая их переселения, была запрещена. В 1803 г. установлены были правила об отобрании мастеровых в казну в случае притеснения их содержателями фабрик: 1) казенные мастеровые, отданные на фабрики по указу 1736 г., с уплатой их содержателями известной суммы, отбирались в казну с возвращением денег, уплаченных фабрикантами за них самих, но не за их детей, которые «пришли» им «даром»; казенных же людей, отданных на фабрики бесплатно, и купленных фабрикантами, не имеющими права владеть деревнями, принадлежащими не к заводам, велено было отбирать в казну безденежно. 30 июня 1808 г. всем, желающим вновь завести суконные фабрики, было дозволено покупать к ним крестьян, но не иначе, как с разрешения государя; притом, они не должны быть ни крепостными покупщика, ни принадлежать фабрике навсегда, а лишь на известный срок, ни в каком случае не долее 20 лет. При этом владелец фабрики заключает с покупаемыми крестьянами особое условие, рассматриваемое местным начальством и утверждаемое государем, в котором должны быть указаны работы крестьян, соответствующие фабрикам, обязанным поставкой сукон, срок, до которого они принадлежат фабрике, способ возврата от них покупщику денег, если это будет условлено, с обозначением, за что крестьяне принимают на себя долг, платеж государственных податей и проч. Если крестьяне, купленные целым имением, останутся на положении хлебопашцев, то расстояние их жилищ от фабрик не должно превышать 5—8 верст. Если крестьяне будут покупаемы для переселения и состоять на содержании фабриканта, то они должны быть переселены на его счет и получать от него одежду и прокормление. По истечении определенного срока крестьяне эти поступают в звание свободных мастеровых и могут наниматься у кого угодно, или заводить свои станы и фабрики; при этом занимающиеся фабричным делом избавляются от отбывания рекрутской повинности натурой, а платят вместо нее деньгами по узаконенной цене. Но на таких условиях никто не желал покупать крестьян. Вероятно, вследствие этого, манифестом 1 ноября 1810 г. министерству внутренних дел было поручено составить правила о приобретении к фабрикам деревень и крестьян. В январе 1811 г. министр внутренних дел Козодавлев внес в государственный совет проект положения о приобретении не дворянами деревень к суконным фабрикам. Предполагалось разрешить покупку их к фабрике навсегда и определить продолжительность рабочего дня в 12 часов, кроме субботы, когда следовало работать 6 часов. Жены и дочери рабочих трудятся на фабрике лишь по добровольному условию с фабрикантом, а самим фабричным рабочим он должен дать жилые помещения с огородами, провиант, одежду и сдельную плату соответственно получаемой на ближайших фабриках вольными мастеровыми. Только треть фабричных крестьян должна была находиться на фабричной работе, а остальные могли заниматься земледелием. Проект этот утвержден не был, но следы его встречаются во многих положениях об отдельных фабриках. 6 ноября 1816 г. сенатским указом было предписано, до издания о том правил, не разрешать покупку крестьян к фабрикам и заводам по указам мануфактур-коллегии ни с землей, ни без земли. В учреждении министерства финансов 1811 г. сказано, что пособия от казны для заводов могли состоять: 1) в людях, 2) в землях, 3) в лесах, 4) в рудниках, 5) в дозволении владеть заводом с принадлежащими к нему людьми, не имея права дворянства. Все это были посессии, а фабрики и заводы, которым они принадлежали, назывались посессионными.

Посессионные крестьяне и мастеровые составляли неотъемлемую принадлежность фабрик и заводов. Отступление от этого основного правила было допущено высочайше утвержденным положением комитета министров 20 декабря 1824 г., по которому министру финансов было дозволено, в случае просьб со стороны фабрикантов об отпуске на волю фабричных людей (посессионных), входить о том с представлением в комитет министров, предварительно собрав сведения о состоянии их фабрик и о «благонадежности отпускаемых на волю людей содержать себя с семействами в новом их звании и платить государственные и общественные повинности»; впрочем, до наступления новой ревизии платить подати за них должен был владелец фабрики. Таким образом открывалась возможность разорвать связь посессионного рабочего с фабрикой дарованием ему свободы, но только всякий раз с разрешения комитета министров.

Фактическое положение мастеровых и крестьян на посессионных заводах было местами очень тяжело. Так например, управлявший с 1823 г. Кыштымскими горными заводами Зотов прославился своей необузданной жестокостью (заводских людей без суда наказывали ременными кнутами, палками, розгами, заковывали в кандалы, били палкой по голове) и уменьем эксплуатировать рабочих (на работу высылали стариков, беременных женщин и даже мальчиков 12, девочек 14—15 лет; уроки были слишком велики). Один крестьянин, преданный суду за «возмущение заводских людей», бежавший из тюрьмы и намеревавшийся подать жалобу государю, был застрелен по приказанию Зотова, а другой, за подговор заводских рабочих не давать в работу девочек, наказанный плетьми и сосланный на поселение в Сибирь, но бежавший оттуда и подавший просьбу государю, был задушен. В царствование императора Николая Зотов был только отправлен в Соловецкий монастырь для замаливания грехов. На посессионных фабриках было немало волнений; особенно продолжительны и серьезны были они на казанской суконной фабрике Осокина, где рабочие добились только того, что рабочий день был сокращен с 14 до 12 часов и плата была повышена, но увеличены уроки. В 1817 г. рабочие ярославской суконной фабрики Угличанинова жаловались губернатору, что управляющий велел оканчивать штуку сукна в 14 дней и, в случае просрочки, не дает целую неделю хлеба, при браковке кусков сукна бьет их по щекам, колотит палками и таскает за волосы, штрафует и деньгами. На большой ярославской полотняной фабрике Яковлевых, после продолжительных волнений рабочих и подачи жалобы государю, вследствие его вмешательства в дело, рабочий день в 1824 г. был сокращен с 14 до 13 часов летом и до 12 часов зимой, а рабочая плата повышена. Количество рабочих на посессионных фабриках и заводах (кроме горных) равнялась в 1812 г. — 31 160 ч., в 1825 г. — 29 328, общее же число посессионных крестьян и мастеровых в этих промышленных предприятиях было значительно более.

Удельных крестьян во время пятой ревизии (1795 г.) было, по ведомости сената, 471. 307 душ мужского пола, по ведомости министерства финансов — 508 791; во время шестой ревизии (1813 г.) их числилось 574 217 душ. Оброк с удельных крестьян к 1810 г. был повышен в среднем на 33%; он был по соглашению с крестьянами увеличен в различных местностях не одинаково, начиная с 4 коп. до 3 руб. 96 коп. с души мужского пола. 5 июля 1811 г. оброк был повышен еще на 1 руб. с души со всех удельных крестьян, исключая обремененных большой недоимкой и купленных, если последние вносили не менее 10 руб. с души. Манифестом 11 февраля 1812 г. была увеличена на 1 руб. подушная подать со всех крестьян империи. Наконец, 5 июля 1823 г. оброк с удельных крестьян был еще повышен на 1—2 руб. с души. Однако, все же оброки удельных крестьян были в общем ниже платежей, лежавших на казенных крестьянах. После циркуляра департамента уделов 29 февраля 1812 г. об уравнении землепользования удельных крестьян по душам шестой ревизии, крестьяне этого ведомства в Архангельской губернии приступили к первому уравнению земли, как между всеми селениями волости, так и между отдельными домохозяевами.

Выход удельных крестьян в другие звания был затруднен. После возвышения в 1809 г. цены рекрута с 360 до 500 руб. департамент уделов предписал взимать на будущее время с удельных крестьян, выходящих в мещане или купцы, по 500 руб. за каждую душу мужского пола, а в 1812 г. повелено было взимать для выходящих в мещане по 700 руб., а в купцы по 1000 руб. Крестьянки удельного ведомства могли перейти в другие сословия или вместе с отцами и мужьями, или посредством замужества. Департамент уделов в 1799 г. предписал, чтобы выпуск замуж крестьянских вдов и девушек в помещичьи и казенные селения дозволялся беспрепятственно по общему согласию мира с той и с другой стороны, и чтобы и удельным крестьянам предоставлено было право брать в замужество без всякого платежа по общему согласию крестьянок помещичьих и казенных; за купцов и мещан велено было в 1800 г. выпускать замуж из удельных селений с платой за вывод по 100 руб.

Именным указом 21 марта 1800 г. удельным крестьянам позволено было покупать землю у частных владельцев, но с тем, чтобы купчие совершались на имя департамента и купленные земли приписывались к тому селению, в котором числился покупщик, но пользоваться ею мог только он. Тягловые участки удельные крестьяне отчуждать не имели права, но движимое имущество составляло их полную собственность. В 1808 г. удельному начальству дано было право неблагонадежного в платеже оброка по нерадению или дурному поведению отдавать в рекруты или ссылать на поселение, но не иначе, как с составлением общественного приговора и с разрешения департамента. В местном управлении удельного ведомства совершалось немало возмутительных злоупотреблений, что вызывало иногда волнения среди крестьян, как например, в Карповском приказе Московской губернии. Позднее, в 1816 г., произошло волнение среди крестьян Бурегского приказа Новгородской губернии. Государь выразил желание, чтобы при следствии присутствовал новгородский губернатор Николай Назарович Муравьев, который в письме к Аракчееву признает, что «иначе и сему следствию быть бы по прежнему, и бедных людей истязали бы». В другом письме Муравьев писал: «Наше следствие в Бурегском приказе берет страшный оборот. Лишь начали открываться злоупотребления властей над бедными удельными крестьянами, то сам депутат с удельной стороны и занемог, и забредил, и убежал в Санкт-Петербург». Когда приговор о вышедших из повиновения крестьян был представлен в 1819 г. на утверждение императора Александра, он написал комитету министров: «Мне предлежало решить судьбу 114 поселян, приговоренных к разным наказаниям новгородскою уголовной палатой, правительствующим сенатом и самим комитетом министров, согласившимся с их заключением, по делу о беспорядках в Бурегском приказе удельного ведомства. Важность сего решения остановила меня. Я желал прежде узнать во всей подробности преступления обвиненных, потребовал к себе дело, сам им занимался и, чем внимательнее входил в рассмотрение оного, тем более удостоверялся, что люди сии не заслуживают наказания. Дело показывает, что они имели справедливые причины быть недовольными местным своим начальством, желали довести жалобы свои до сведения вышнего правительства, искали к тому возможности и, наконец, явно домогались о том средствами, простоте их свойственными. Домогательства сии вменены им в ослушание и буйство». Поэтому государь не утвердил положение комитета министров и приказал: 1) несправедливо осужденных крестьян не подвергать никакому наказанию и от суда освободить; 2) управлявших в 1813—16 гг. новгородской удельной конторой не иначе определять к другим должностям, как с дозволения государя и 3) новгородскую уголовную палату за неправильное решение этого дела оштрафовать чувствительной пеней в пользу человеколюбивых заведений. Злоупотребления удельного начальства вызвали волнения и среди крестьян Липецкого приказа Смоленской губернии.

Император Александр, согласно с мнением графа Кочубея, выразил намерение уничтожить удельные имения, но оно осталось невыполненным. Мнение о ненужности удельных имений было высказано и графом Стройновским в его «Всеобщей экономии народов». Декабрист Никита Муравьев в своем проекте конституции предлагал также уничтожить уделы. Пестель в «Русской Правде» уравнивал удельных крестьян с государственными и распространял на них свой план аграрной реформы.

Во время пятой ревизии (1796 г.) казенных крестьян (со включением удельных) было 7 276 000 душ мужского пола. Так как удельных по этой ревизии, по ведомости сената, было 471 300 душ, то собственно казенных крестьян, в широком смысле этого слова, было 6 804 700. Во время шестой ревизии (1801 г.) удельных крестьян было 670 000, а казенных, по ведомости министерства внутренних дел, 6 873 000, что составит вместе 7 443 000.

Указом 18 декабря 1797 г. оброчный сбор с казенных крестьян был повышен в различных губерниях до 3 руб. 50 коп. — 6 руб. (в том же размере, как и с удельных). Манифестом 2 февраля 1810 г., ввиду того, что казенные крестьяне в избытке наделены землями прирезкой из казенных (одним до 15, другим до 8 десятин), что сверх того им отданы в безоброчное владение «многие казенные статьи, луга, мельницы и угодья»1), что прежний оброк в сущности уменьшился вследствие падения ценности ассигнаций, — оброчный сбор с казенных крестьян был повышен в различных губерниях на 2—3 рубля, т. е. дошел до 6 руб. 60 коп. — 8 руб. Манифестом 11 февраля 1812 г., одновременно с прибавкой 1 руб. к двухрублевой подушной подати, была увеличена оброчная подать с казенных крестьян еще на 2 руб., т. е. в разных губерниях она повысилась уже до 7 руб. 50 коп. — 10 руб. с души мужского пола. В 1824 г. увеличен был оброк значительной части казенных крестьян переводом многих губерний из низших классов в высшие Указом 12 декабря 1801 г. казенным крестьянам и отпущенным помещиками на волю разрешено было приобретать земли (без крестьян) от всех, имеющих право их продавать, и совершать купчие крепости на свое имя. В 1788 г. право, данное дворцовым крестьянам, покупать «по смежности к дворцовым волостям от помещиков» малые деревни с землями в дворцовое ведомство, было распространено и на казенных крестьян. В 1823 г. было подтверждено право казенной волости или селения совершать крепости на земли на имя целого общества, но уже не упоминалось о том, что эти земли могут быть населенные.

1) Так как манифестом 27 мая 1810 г. повелено было в течение 5 лет продавать из государственных имуществ оброчные статьи, казенные леса и арендные и другие имения, состоящие во временном, частном владении, то в предупреждение возможных при этом недоразумений министр финансов сделал распоряжение (28 февраля 1811 г.) о приостановке наделения крестьян малоземельных губерний казенными оброчными землями. Но когда оказалось, что были местности, где казенные крестьяне имели всего по 1—3 десятины еа ревизскую душу, то 4 июня 1824 г. повелено было сенату разрешить по прежнему наделять казенных крестьян землями по представлению министра финансов.

Исполнение указа императора Павла относительно крестьян, приписанных к горным заводам, было 4 декабря 1801 г. приостановлено. (По 5-ой ревизии всего приписных к горным заводам крестьян было: к казенным 241 253, к частным 70 965, итого 312 218 душ мужского пола). Но в 1803 г. было повелено крестьян, приписанных к заводам Олонецким, Луганскому, Колыванским (Алтайским) и Нерчинским, оставить в прежнем положении, а судьба приписанных к заводам Уральским решена 15 марта 1807 г. Здесь велено было с каждой тысячи душ приписных крестьян взять в непременные работники 58 человек, не старше 40 лет, со всеми детьми мужского пола, если они не составляют особого семейства и желают быть с отцами на заводах. В число мастеровых и непременных работников зачислить все ближайшие селения, а затем недостающее число набрать в Пермской и Вятской губернии посредством рекрутского набора не с одних приписных, а со всего крестьянского населения с тем, чтобы на казенных заводах все это было закончено к 1 мая 1814 г., а на частных к 1 мая 1813 г., и затем приписанные к ним крестьяне были бы уже свободны от работ. На приписных крестьян губернии Пермской, Тобольской, Вятской, Казанской и Оренбургской за освобождение их от заводских работ возложена была обязанность снабдить каждого поступающего на заводы конного работника тремя лошадьми с упряжью и каждого рекрута одним домом, что составит расход на пешего работника 118 руб., на конного 316 руб., и эти деньги разложены были на приписных крестьян по 2 руб. 50 коп. с души до 1820 г. Некоторые заводчики просили позволения прикупить к заводам крестьян вместо непременных работников и для наполнения недостающего для заводов количества. Это было разрешено на следующих условиях: купленным и переселенным людям они обязаны были устроить дома, а для конных работников дать и лошадей, переселяемых не разлучать с семействами, выдавать им жалованье, провиант и употреблять в работы наравне с такими же рабочими на казенных заводах. Когда переселенные прослужат при заводах 30 лет, а их дети 40 лет, то заводчик обязан, по их желанию, освободить их от работ, чтобы они могли записаться в избранное ими сословие.

Численность однодворцев и их крестьян, одной из крупных составных частей казенных крестьян, равнялась по седьмой ревизии (1816 г.) 946 520 душ мужского пола. Среди них местами начался, хотя еще довольно медленно, переход к общинному землевладению. У некоторых однодворцев были крестьяне; указом 23 января 1794 г. было разъяснено, что однодворцы не имеют права отпускать их на волю, но 23 мая 1809 г. это запрещение было отменено.

В 1765 г. при образовании из слободских полков Слободской губернии и отмене казацкой службы, казачьи слободские местечки были переименованы в государственные войсковые слободы. В 1783 г. эти войсковые обыватели были обложены: пользовавшиеся правом курения и продажи вина — сбором в 1 руб. 20 коп., а где винная продажа была запрещена — рублевым сбором (до того с 1765 г. они платили 85—95 коп.). В царствование императора Павла войсковые обыватели и «помещичьи подданные» Слободской губернии начали поставлять рекрут на общем основании. 20 февраля 1812 г. войсковые обыватели были сравнены в платеже оброчной подати с прочими государственными крестьянами, живущими с ними в одной губернии. По 7-ой ревизии войсковых обывателей (преимущественно в губерниях Харьковской, Воронежской, Курской и др.) числилось 332 820 душ мужского пола. Со времени 9-ой ревизии (1851 г.) они уже не показывались отдельно и вошли в общий итог государственных, или казенных крестьян.

Малороссийские казаки должны были уплачивать податей с 1765 г. по 1 руь. с хаты, с 1783 г. повелено было им платить по 1 руб. 20 коп. с души, а с 1795 г. они начали ставить рекрут на общем основании. В 1812 г. малороссийские казаки платили подушной подати по 3 руб., за право винокурения 1 руб. и оброчных 6 руб., всего по 10 руб. с души, не считая земских повинностей. В 1812 г. из малороссийских казаков были сформированы 15 конных полков, по одному конному воину с 25 ревизских душ. Полки эти были распущены только в 1816 г., и снаряжение их и снабжение провиантом и фуражом очень подорвало материальное положение малороссийских казаков. Поэтому в 1816 г. повелено было освободить их от рекрутчины и 6-ти-рублевого оброка. Однако, в 1818 г. у них снова были введены рекрутские наборы, с 1 января 1820 г. возобновлен сбор оброчного оклада, а с 1 января 1824 г. велено было уравнять их в сборе этого оклада с казенными крестьянами, живущими в одних с ними губерниях. Подушное взимание податей с малороссийских казаков оказывалось крайне несправедливым и неравномерным, как видно из записки о них 1820-х гг. малороссийского военного губернатора Н. Г. Репнина например, в Полтавском и Кобелякском уездах некоторые казаки имели по нескольку сот десятин земли, стада и конные заводы, а в Мглннском и Суражском редко у кого было и 3 десятины, и они кормились только казенной работой; между тем, подати те и другие платили одинаковые. По ревизии 1764 г. в 10 малороссийских полках числилось 375 181 душ малороссийских казаков, в 1787 г. в губерниях Киевской, Черниговской и Новгород-Северской — 428 442 душ мужского пола. В 1808 г. 25 000 малороссийских казаков переселились в землю черноморских казаков. Столько же (25 627 душ мужского пола) прибыло их туда с 1820 по 1825 г. из Полтавской и Черниговской губернии. По 7-й ревизии (1816 г.) малороссийских казаков в Полтавской и Черниговской губерниях было 432 484 душ мужского пола, а всего в малороссийских губерниях в 1819 г. их считалось 450 365 душ. Что касается права малороссийских казаков на находившиеся в их владениях земли, то, так как казацкая старшина сплошь и рядом отнимала у казаков земли или понуждала к продаже их, то еще в 1739 г. был издан указ, запрещавший казакам отчуждать земли. После того, как именным указом 12 декабря 1801 г. купечеству, мещанству и свободным крестьянам разрешена была покупка земли, малороссийский генерал-губернатор кн. А. Б. Куракин вошел в сенат с докладом, что несправедливо лишать казаков права свободно распоряжаться принадлежащей им земельной собственности. По его млению, не было необходимости ограничивать их право собственности на землю с введением подушной подати, заменившей натуральную воинскую повинность казаков, и с уничтожением произвола старшины, которая, пользуясь своей военной и гражданской властью, могла разными притеснениями принуждать казаков продавать или променивать за дешевую цену, принадлежавшую им землю. Куракин полагал, будто бы это ограничение препятствует упорядочению малороссийского землевладения, сохраняя чересполосицу, мешая благоустройству отдельных хозяйств и ставя преграду разрешенному переселению казаков в Екатеринославскую и другие губернии. Сенат, на основании упомянутого выше именного указа 12 декабря 1801 г., разрешившего казенным крестьянам покупать земли, и указа о свободных хлебопашцах 20 февраля 1803 г., указом 20 июля 1803 г. признал, что малороссийские казаки могут распоряжаться своими недвижимыми имениями, так как и они «должны считаться не иначе, как в статье казенных поселян» (но у казенных крестьян земли, на которых они были положены в подушный оклад, считались собственностью не их, а государства, и отчуждать их они не могли, свободные же хлебопашцы выкупили свои земли у частных владельцев). В мнении государственного совета, утвержденном 17 июня 1812 г., также было сказано, что казаки, «владея землями, ими занимаемыми, как собственностью своею, властны оную продавать». Однако министерство финансов смотрело на это дело иначе. 23 августа 1821 г. малороссийский военный губернатор кн. Н. Г. Репнин, в письме графу В. Н. Кочубею и одновременно рапортом сенату, обращал их внимание на запрещение со стороны министра финансов малороссийским казакам продавать земли, «им по наследству принадлежащие». Репнин выражал недоумение, каким образом «распоряжением чиновника, на сколь бы высокой ступени государственного управления он ни был, могло не только измениться существующее узаконение, нарушиться право полумиллиона народа, но даже искорениться зло (ежели оно таковым было), продолжавшееся несколько веков». Для этого нужно предварительно собрать сведения от местного начальства, рассмотреть их в государственном совете и получить разрешение государя. Репнин просил принять во внимание «то влияние, которое подобное изменение прав, существующих несколько веков», может оказать на народ, «мало образованный, воинственный и сильно привязанный к своей собственности», и указывал на то, что молва об этом запрещении «возродила уже глупые толки между казаками». Протест Репнина произвел впечатление в высших правительственных сферах, и в мнении государственного совета, утвержденном 14 апреля 1823 г. было определенно выражено, что «земли малороссийских казаков не зависят от управления министерства финансов и, принадлежа либо казакам «сходно с правом дворянским» (т. е. отдельным лицам), «либо обществу их, не имеют сходства с землями, у казенных крестьян во владении состоящими, которыми заведывают казенные палаты». Но министерство финансов продолжало отстаивать свой взгляд на этот вопрос, как видно из правил, предложенных министерством финансов 19 апреля 1823 г. на заключение министерства юстиции. Н. Г. Ренин в «Записке о малороссийских казаках» высказался против предположения министерства финансов «объявить земли, им принадлежащие, казенными или общественными и, лиша «владельцев» через то права собственности», предоставить им лишь пользование землями «из платежа оброка», позволив передавать эти земли только друг другу; полное же право собственности оставить казакам исключительно на земли, приобретенные ими по крепостным актам от людей других сословий. Репнин указывал на то, что, вследствие «разнесшегося слуха о потрясении прав» казацкой собственности, уже сомневаются давать им взаймы деньги, и поэтому они вынуждены продавать «часто за бесценок всю свою движимость и рабочий скот». По мнению Репнина, «если нарушатся права собственности казаков, и земли их признаны будут казенными, или общественными, то они мгновенно лишатся тех выгод, которые в совокупности едва ли не важнее самого имущества». Репнин указывал на то, что предкам казаков земли могли достаться покупкой или по наследству от родственников не казачьего звания, а также в приданое по весьма частым прежде, но случающимся и ныне женитьбам казаков на дворянках. Однако, в конце концов, взгляды министерства финансов одержали верх. Именным указом 23 ноября 1828 г. было повелено «для прекращения дальнейшей распродажи малороссийских казачьих земель» воспретить ее, впредь до решения дела об этом в государственном совете. Наконец, указом 25 июня 1832 г. относительно землевладения малороссийских казаков Полтавской и Черниговской губернии было повелено: 1) казаки не должны продавать земель, дошедших к ним от предков, малороссийских же казаков, никому, кроме людей своего сословия. 2) Земли эти должны навсегда оставаться казачьими, т. е. владельцы их обязаны исполнять возложенные на это сословие обязанности. 3) Потомственные земли, или купленные от казаков же, дозволяется менять с помещиками или разночинцами на другие земли, но не иначе, как с дозволения казенной палаты и утверждения военным губернатором, причем вымененные земли причисляются к казачьим потомственным. 4) Земли же, приобретенные казаками по купчим от дворян или разночинцев, могут быть продаваемы и отчуждаемы без всяких особых ограничений. Этим же указом с малороссийских казаков двух названных губерний, вместо обыкновенной рекрутской повинности, велено учредить ежегодный набор, по 5 человек с 1000, для укомплектования армейских кавалерийских полков, с 15-ти-летним сроком службы. До приведения в известность казачьих земель, вместо платимых казаками податей, они обложены были по 2 руб. серебром с каждой ревизской души, включая в эту сумму 55 коп. серебром за право продажи вина, причем каждому обществу или селению предоставлялось раскладывать эти подати по земле.

Император Александр прекратил пожалования населенных имений в собственность, но в значительном количестве крестьяне раздавались в аренду. Уже в 1801 г. В. Н. Каразин сделал попытку убедить правительство в полезности распродать крестьян в частные руки; но мысль эта тогда не встретила сочувствия. Однако, манифестом 27 мая 1810 г. было предписано, для составления особого капитала погашения долгов, продавать с публичного торга государственные имущества и в том числе «имения арендные и другие, ныне во временном владении состоящие». Операция эта была вообще мало успешна, но все же были случаи продажи крестьян в частные руки.

Из записки министра финансов 1810 г. видно, что в 8 западных и 3 остзейских губерниях в арендных имениях было до 350 000 душ мужского пола. В утвержденном императором Павлом 7 февраля 1801 г. докладе сенат, очевидно заботясь о дворянских интересах, представил, что несравненно выгоднее казенные имения в приобретенных от Польши губерниях отдавать в аренду, нежели облагать их оброком наравне с прочими крестьянами.

17 июня 1803 г. была утверждена государем форма контракта при отдаче в аренду казенных имений губерний Волынской, Подольской и Киевской, где применялась барщина, в отличие от имений губерний белорусских, литовских и Минской, в которых собирался «доход с земли и с зерна». Было постановлено относительно арендных крестьян трех юго-западных губерний, чтобы со всякого двора, «имеющего выделенную пашенную землю, отбывалось пайщины (барщины) по 3 дня в неделю зимой и летом, сверх того 12 шарварков в год (по 1 барщинному дню в месяц) для исправления хозяйственных заведений и строений, и кроме того, никакой другой барщины посессору (арендатору) крестьяне исполнять не должны. Взносы курицами, яйцами и мотками ниток определялись обычаем. Срок аренды был назначен 12-летний. Число дней панщины, сборы с крестьян деньгами и натурой и описание имущества крестьян обозначалось в инвентаре. Более назначенных в инвентаре сборов и дней панщины посессор не должен был требовать под опасением взыскания с него вчетверо более. Он не должен был также употреблять крестьян в какие бы то ни было работы вне имения ни в своих, ни в чужих деревнях и не мог посылать их с подводами далее 50 верст, и то с зачетом соответственных дней панщины. Посессор не имел права передавать аренду другому лицу, занимать под имение деньги и «заставлять» его1). Сенатским указом 18 ноября 1805 г. было повелено отдавать вакантные казенные имения до устройства арендной части с публичного торга в 3-летнюю аренду. В 1805 г. министерство финансов установило и такой порядок, что казенные имения (не пожалованные государем в аренду) оставлялись в собственном управлении крестьян (конечно, в случае их желания) на арендаторском праве с торгов. Это было, без сомнения, всего удобнее для крестьян, но не нравилось некоторым представителям бюрократии (как, например, сенатору Баранову в 1822 г.2). Предложение же Баранова продать казенные имения в частные руки не встретило сочувствия в министерстве финансов, которое признало его несовместным с принятым правительством правилом не закреплять казенных крестьян в частное владение.

1) «Застава» представляет особый вид залога недвижимости, при котором имущество находилось во владении не заемщика, а кредитора, который пользуется доходами с имения в уплату процентов на занятую сумму.

2) С мнение Баранова согласился и департамент государственных имуществ министерства финансов, по словам которого оставление казенных имений в управлении крестьянами, «помимо невыгод этого порядка для казны располагает крестьян к своевольству».

Лица, которым было пожаловано государем арендное имение, очень часто не сами управляли им, а сдавали его субарендатору, который нередко сильно эксплуатировал крестьян 17 июля 1806 г. были утверждены государем следующие правила управления арендными имениями в губерниях, присоединенных от Польши: 1) пожизненных арендаторов, содержавших казенные имения по привилегиям, данным до 1775 г., оставить на бывшем тогда основании и хозяйстве. 2) Всем русским чиновникам, владеющим арендами по привилегиям с 1775 г. и по именным указам, если они не в состоянии иметь управителя (диспонента) и во всем отвечать за него, предоставить свободу уступить свое право кому-либо иному, кроме евреев, с ведома министерства финансов и соизволения государя и по предъявлении обеспечения, равного, по крайней мере, двухгодовому доходу с имения. 3) Чиновники, отдавшие уже свои аренды в субаренду на несколько лет без обеспечения относительно казны, обязаны разделаться с субарендаторами в течение 1806 г. или вовсе уступить им свое право под угрозой отобрания имения в казну. В этом докладе сената было отмечено, что управление казенными имениями Белоруссии изменилось «к большему крестьян отягощению». По представлению министерства финансов, что крестьяне казенных имений в Белоруссии по присоединении этого края к России обложены повинностями в пользу арендаторов, значительно превосходящими прежние, было предписано могилевской и витебской казенным палатам при отдаче вакантных казенных имений с торгов руководствоваться относительно крестьянских повинностей прежними польскими инвентарями. Именным указом 10 февраля 1809 г. постановление это было распространено не только на имения, отдающиеся с торгов, но и на те, которые жалуются по именным указам и отдаются с передачей прав на основании указа 17 июля 1806 г. 1) Манифестом 10 сентября 1810 г. назначено было в продажу из арендных, старостинских и других имений в 8 западных и 3 остзейских губерниях до 350 000 душ, причем имения эти разрешалось покупать «российскому именитому купечеству разных высших разрядов, в том числе и купцам первой гильдии». После того министерство финансов распорядилось, чтобы становящиеся вакантными от арендных прав казенные имения, впредь до продажи или дальнейшего о них со стороны правительства распоряжения, оставлялись по смерти пожизненных владельцев у их наследников, а по истечении сроков у прежних содержателей с платежом в казну исчисленных с их имений полных годовых доходов. Но нашествие неприятеля в 1812 г., расстроившее и разорившее многие имения, не только остановило ход продажи казенных имений, но и затруднило распоряжение имениями, так как в это время некоторые содержатели сами удалились из имений, а позднее иные просили уволить их от дальнейшего управления, от других же имения отбирались за неплатеж доходов в казну. Положено было отдавать имения с торгов на 6-летний, а 22 января 1816 г. на 12-летний срок2). Крестьяне в арендных имениях находились в очень печальном положении. Князь Вяземский в своем дневнике 1818 г. говорит: «В Литве ужасно страждет крестьян Николай Николаевич (Новосильцов) может дать прекрасный пример, как держат казенные аренды. На них смотрят, как на лимон, который попался к вам на минуту в руки. Всякий старается выжать из него весь сок... Арендатором был около 20 лет маршал Пусловский, отменный лимоножатель. Он кровью крестьян нажил миллионы»3). Очевидно, слухи об их тяжелом положении вызвали странное свидетельство декабриста князя С. П. Трубецкого, будто бы «несчастные жители арендных имений в Белоруссии, Литве и польской Украйне живут почти круглый год месячной дачей, не имея ничего в собственности». Другой декабрист Никита М. Муравьев в своем проекте конституции предлагал освободить арендных крестьян. При Александре I раздача аренд по повелению государя производилась в большом количестве. В конце 1823 г. Сперанский писал дочери: «При последнем обозрении армий роздано военным около 50 аренд, так что сей источник надолго исчерпан». Статс-секретарь Н. Муравьев в записке 1824 г., представленной государю, говорит: «Аренд нет, или очень мало свободных».

1) В 1811 г. с арендных и старостинских имений казна получила 2732483 руб.

2) Позднее (11 октября 1829 г.) повелено было «арендные и старостинские имения» отдавать в аренду с торгов на 18-24, 30 и даже 50 лет, но если это почему либо оказывалось неудобным, то и на 12 лет.

3) О том, какие притеснения творились крестьян со стороны арендаторов в арендных имениях, см. сенатский указ 31 мая 1806 г. Полн. Собр. Зак. т. XXIX, № 22, 158.

Сенатор Баранов, высказавшийся в 1822 г. против передачи крестьян казенных имений на праве арендаторов, стоял также за обложение белорусских крестьян с души, а не с земли. Но последнее министр финансов Канкрин нашел невозможным, как потому, что это противоречило именному указу 10 февраля 1809 г., так и вследствие неуравнительности такого обложения. В этом случае малосемейный, зажиточный крестьянин, имеющий большой участок земли и обрабатывающий его наймом, дает по числу рабочих рук своей семьи одного или только двух работников, а многосемейный, недостаточный крестьян, владеющий малым участком земли, поставляет работников вдвое и втрое более, чем первый. Кроме того, такое обложение вызывает многочисленные злоупотребления со стороны арендаторов: заставляют крестьян работать за больную беременную жену и, наоборот, жену — в случае болезни мужа; арендатор, имея в своем распоряжении более рабочих дней, чем нужно для него самого, снабжает работниками соседних помещиков и корчмарей. Канкрин доказывал, что неповиновение крестьян гораздо чаще случается в имениях, где повинностями обложены не земли, а души. Но крестьяне динабургского староства вышли из повиновения и не хотели работать ни с числа душ, ни с земли, а просили, чтобы их положили на денежный оброк, или отдали им имение в содержание. Когда в 1825 г. император Александр одобрил мысль об устройстве над казенными имениями особого управления, первоначально отделив для этого не более 4000 душ крестьян, то крестьян динабургского староства отданы были под управление некоего Насекина, который обратился с просьбой о введении панщины по 2 дня с души. Канкрин согласился на это в виде опыта. Арендаторам дозволяли подвергать крестьян телесным наказаниям, но министерство финансов потребовало, чтобы они делали это «умеренно и не иначе, как в собрании мирского общества». Департамент государственных имуществ напрасно полагал, что отдача казенных имений в содержание крестьян вызывает их своевольство. Вот одно волнение, доказывающее совершенно обратное. Государь поручил сенатору Карнееву исследовать обстоятельства дела о возмущении крестьян кошелевского староства, Могилевской губернии. Главный могилевский суд определил некоторых из крестьян высечь кнутом и сослать в каторжную работу, других наказать в их селениях плетьми. Для пополнения приговора решено было отправить воинскую команду и губернского стряпчего, но последний просил уволить его от исполнения этого поручения, так как назначенное крестьянам наказание столь жестоко, что он не может быть его свидетелем. Тогда губернатор остановил решение суда и представил его на усмотрение сената. Карнеев указал на то, что переход староства из рук одного арендатора, к другому мог возбудить ропот, считал главной причиной возмущения «закоренелость их грубых нравов» и то, что казенная палата подала им повод утвердиться в своем упорстве принятием от них просьбы об обращении их из арендного в казенное ведомство; он полагал, что наказание еще умеренно и должно быть приведено в исполнение. Государь повелел обратить староство в казенное ведомство. Это было исполнено, зачинщики волнения наказаны, крестьяне обязаны подпиской повиноваться начальству, но они опять «оказали непослушание», отказались работать и скрылись в леса. Губернатор донес, что главной причиной нового возмущения (1809 г.) было опасение крестьян, что их опять отдадут в аренду. Но когда губернатор объяснил им, что они могут сами «торговаться на аренду», то они успокоились, приступили к торгу и, заарендовав староство, внесли деньги вперед1).

Из натуральных повинностей наиболее обременительной для крестьян вообще была рекрутская. В XVIII в. в 72 набора всего рекрутов было собрано около 2 500 000 ч.2). Но нужно иметь ввиду, что эти рекруты были взяты не с одних крестьян, а также с купцов (до 1776 г., когда для них эта натуральная повинность была заменена денежной), с мещан и церковников. В царствование императора Александра в 18 рекрутских наборов действительно поступило в сухопутные войска 1 933 608 рекрутов. Кроме того, в 1806 г. призывалось в ополчение 612 000 чел.; из них в 1807 г. велено было оставить на службе и вновь собрать из других губерний 252 124, действительно же было собрано 200 374 чел. В 1812 г. было выставлено ополчения 280 951 чел., кроме ополчения резервного и украинского. Если принять во внимание, что при Екатерине II было собрано рекрут 1 085 772, то увидим, как обременила народ воинская повинность при Александре I. Правда, при Екатерине II территория России, в большую часть ее царствования, была значительно менее, чем при Александре I, но зато ее царствование было гораздо продолжительнее.

1) Старостинских крестьян по 7-й ревизии (1816 г.) было 151654 душ мужского пола, по 8-й по ведомости министра финансов (1836 г.) – 213457 душ, а по ведомости министерства государственных имуществ (1838 г.) – 312391 душ.

2) По расчету генерал-майора Русанова (1802 г.) – 2271571, но цифра эта менее действительной вследствие неточности данных первых 15 наборов при Петре Великом и наборов 1736, 1737 и 1741 гг.

В 1812 г. к России была присоединена Бессарабия (см. V, 448). Весьма значительную часть сельского населения Бессарабской области составляли царане (от румынского слова цара — земля) — люди свободные. В уставе образования Бессарабской области 29 апреля 1818 г. о них было сказано: «Царане, или поселяне, сохранят права личной независимости от владельцев земель на прежнем основании». Областное правительство должно было защищать их имущество от всяких притязаний. Все вообще царане, поселившиеся на землях своих собственных, казенных или владельческих, обязаны были платить казне подать, под названием бира, и вносить сборы на земские повинности, на содержание войск, почтовых лошадей, станций и почтовых трактов. За пользование казенными землями они обязаны были платить казне денежный оброк по особому, заключенному с ней, условию. Каждое семейство должно было платить деньгами по одному червонцу (а холостые но полчервонца), вносить десятую часть с хлеба, сена, урожая винограда и фруктов, пчел и свиней, а также платить денежный сбор за овец, виноградники и табачные плантации. Царане, живущие на частновладельческих землях, должны были платить сборы за овец, сады и табачные плантации и вносить десятину с пчел и свиней, а за земельные угодья исполнять работы и повинности в пользу землевладельцев на основании молдавских постановлений. Крепостными в Бессарабской области были только цыгане, которыми могли владеть духовенство, дворянство, бояры (наши личные дворяне), мазылы- (род шляхты, но не избавленные от платежа государственных податей; Вигель сравнивает их с однодворцами) и купцы. Цыгане, принадлежавшие лицам этих сословий, «совершенно от них зависели» и были свободны от всех казенных, и общественных податей, сборов и повинностей; казенные же цыгане платили в казну подать на основании имеющейся у них грамоты. В рескрипте государя первому наместнику Бессарабской области, генерал-лейтенанту Бахметеву, было сказано: «предположение об уничтожении скутельников одобряю я во всей силе». Из донесений Бахметова государю в июле 1816 г. видно, что в Бессарабии часть поселян, известных под названием скутельников, бреслашей1) и слуг, «употреблялась в пользу дворян и чиновников» с освобождением от всех общественных налогов2). После присоединения края к России, началась «неправильная раздача» этих людей, и в 1816 г. их было: скутельников 4957, бреслашей 1260 и слуг 639 семейств; да, кроме того, числилось скутельников 743, бреслашей 172 и слуг 105 семейств за такими дворянами и чиновниками, которые должны представить документы, как на свои чины, так и на свои права относительно этих людей. Таким образом, 7 876 семейств были освобождены от всех общественных повинностей к отягощению как остальных обывателей (исполняющих их не только за себя, но и за них), так и казны, обязанной ежемесячно выдавать на содержание их по 2 лева (3 лева 24 пары равнялись но установленному курсу 1 рублю серебром) на каждого. Бахметев приказал 4464 семейства скутельников, бреслашей и слуг, неправильно или противозаконно розданных, исключить из этого «чуждого для них состояния» и немедленно возложить на них общественные повинности, а также принять меры и относительно тех, на которых не докажут своих прав дворяне и чиновники. В рескрипте государя Бахметову говорится уже об «уничтожении скутельников», и в Уставе образования Бессарабской области (1818) о них вовсе не упоминается в перечне сословий. По словам Сабурова, автора статьи в «Телескопе» (1831) — «Дворянство и поселяне в Бессарабии (в 1826 г.)», «поселяне в Бессарабии — вольные, могут покупать земли и пользуются правом переходить с одного места на другое тогда только», когда «притеснены своими помещиками. В таком случае они должны принесть жалобу по порядку, и если суд найдет оную основательною», то «им позволяется покинуть своего помещика, но, кроме движимости, на все прочее» крестьян «теряет право собственности; дома и сады их остаются в пользу владельца, земли в вознаграждение его потери. Другого способа поселянам переменить свое жилище не представляется». О размере повинностей крестьян Сабуров говорит: «По всем грамотам, определяющим отношение поселян к помещикам и взаимные их права», поселяне за занимаемую ими землю обязаны работать на землевладельца 12 дней в году (как было установлено господарем Александром Гикою в 1775 г.), свезти в ближайший город все произведения этой работы и платить десятину с садов, пчел и скота. Вино своих виноградников они могли продавать только оптом, так как право корчемной продажи принадлежало помещикам. Десятину с садов, пчельников и скота он приравнивал 36 рабочим дням, на отвоз продуктов в город нужно было еще 12 дней, всего, вместе с 12 днями обязательного труда, получалось 60 рабочих дней на помещика. «Но так как права сии не точно определены, дворяне сильнее и богатее, все суды ими наполнены и, сверх того, завелся пагубный обычай посессорства» (аренды имений), «то весьма легко себе представить, что нарушения сих прав весьма часты и не в пользу поселян. Вот одна из причин, по которой селения не богатеют, хотя роскошная природа Бессарабии сторицею награждает труд земледельца». Крестьяне особенно жаловались на посессоров; не находя против них защиты, они оставляли Россию и толпами уходили за Прут. В Бессарабии дозволялось крепостное право только на дворовых, но, по словам Сабурова, русские помещики переселяли туда крестьян под видом дворовых, хотя это «предвидели и строго запретили».

Крестьяне посессионные, удельные и казенные в царствование императора Николая I

В царствование императора Николая относительно посессионных крестьян были приняты следующие меры. В 1827 г. владельцам частных горных заводов было разрешено ссылать на поселение заводских людей обоих полов всех возрастов за дурное поведение и вредное влияние на товарищей, но не иначе, как с разрешения горного правления на основании свидетельства местной полиции и без зачета в рекруты. В 1853 г. на владельцев фабричных имений было распространено право удалять из своих имений людей порочных, но в следующем году было пояснено, что, прежде исполнения таких требований владельцев фабрик, губернские учреждения должны были сообщать их на заключение департамента мануфактур и внутренней торговли1).

1) В 1835 г. владельцам посессионных фабрик было дозволено отпускать по паспортам посессионных крестьян и мастеровых с соблюдением следующих условий: 1) чтобы от этого не уменьшалось производство фабрики, 2) чтобы оброк с отпускаемых по паспортам, налагаемый по взаимному соглашению их с владельцами, поступал не в пользу владельца, а в пользу общественных мирских доходов и употреблялся на помощь фабричным рабочим, пострадавшим от тяжких болезней и т. п.

В 1830-х годах вольнонаемный труд стал быстро распространяться на фабриках, и фабриканты стали понимать его выгодность. На большинстве посессионных фабрик работали не только посессионные, но и вольнонаемные рабочие. Заработная плата посессионных была ниже платы вольнонаемных, но зато и труд их был менее производителен. Во время волнении посессионные обыкновенно требовали уравнения в плате с вольнонаемными и, в конце концов, весьма многие владельцы посессионных фабрик стали тяготиться своим правом пользоваться принудительным трудом.

Волнения рабочих на посессионных фабриках продолжались и в царствование императора Николая. Казанские суконщики особенно упорно боролись за свою свободу и против притеснений со стороны фабриканта Осокина. В 1836 г., при проезде императора Николая через Казань, они большой толпой подали ему новую жалобу и были преданы военному суду. Ранее учрежденная следственная комиссия сочла их жалобу неосновательной. Признанные наиболее виновными 52 человек были частью приговорены к наказанию шпицрутенами и ссылке в дальние батальоны рядовыми, частью сосланы в Сибирь на иркутскую суконную фабрику, частью сданы в солдаты в полки, расположенные в Финляндии. Со всех остальных велено было взять подписку, что они обязываются не начинать впредь никаких исков, тяжб и жалоб против своего господина. 29 января 1837 г. на фабрику явились местные власти, она была окружена казаками и жандармами, а внутри поставлены солдаты с заряженными ружьями. Привезено было 4 пушки, несколько возов розог и цепи. Ворота заперли и стали отбирать подписку; за отказ дать ее 177 человек были жестоко наказаны (шестерым в несколько приемов дано было по 1000—1600 ударов); 144 дали подписку. Фабриканту было предоставлено право впредь самому наказывать мастеровых за маловажные проступки, с занесением в штрафную тетрадь, и дозволено употреблять в работу их жен и детей.

В 1839 г. министр финансов Канкрин представил в государственный совет проект правил постепенной ликвидации посессионного владения фабриками. Обсуждая его в следующем году, совет признал главнейшими неудобствами содержания фабрик на посессионном праве: 1) обязанность не уменьшать действия фабрики и не изменять рода ее изделий, 2) воспрещение переводить посессионных рабочих на другую фабрику и переселять их в другие селения, 3) ограничение одними лишь фабричными работами и неопределенность отношений посессионных людей к фабрикантам, 4) обязательство для новых покупщиков содержать фабрику на том же основании и в том же виде, как она была у прежнего владельца, 5) строгость узаконений относительно фабрикантов, не имеющих возможности или нежелающих долее содержать фабрику, 6) краткость определенного для продажи фабрики шестимесячного срока. Государственный совет нашел также, что с увеличением количества фабрик вообще уже достигнута цель постановлений того времени, когда правительство, особенно заботясь об известного рода производстве (как, например, приготовлении сукон для армии и флота, парусины и проч.), желало видеть его развитие, и потому считало возможным облегчить узаконения, предписывавшие владельцу посессионной фабрики выделывать только те изделия, для производства которых она была учреждена, и исполнять другие условия. Государственный совет принял во внимание и то, что уже не существует причин, по которым казна жертвовала своей собственностью в пользу фабрикантов и допустила исключение из коренного закона, разрешавшего владение крепостными людьми только дворянам, и то, что число вольных фабрик и заводов с каждым годом увеличивается так же, как и число вольнонаемных рабочих, которых фабрикантам «удобнее и даже едва ли не выгоднее» иметь, «нежели содержать собственных и приписанных на стеснительных условиях посессионного права», и то, что «мануфактурная предприимчивость» сильно развилась уже в дворянских имениях. Приняв все это во внимание, государственный совет нашел, что нужно «постепенно прийти к решительному уничтожению заведений посессионных», и составил правила, утвержденные государем 18 июня 1840 г. Относительно посессионных фабрик, действие которых продолжается, было постановлено: если фабрикант, имеющий при своем заведений посессионных людей, приписанных к нему от казны, или добровольно в прежнее время приписавшихся, или купленных им на посессионном праве, пожелает удалить их с фабрики, всех или часть их, то это дозволяется с тем: а) чтобы увольняемые были обращены в свободное сословие с предоставлением им права вступать в городское звание или в государственные крестьяне, б) чтобы при увольнении не были раздробляемы семейства, в) чтобы за увольняемых, приписанных к фабрикам из казны с платой за них, а также за купленных, выдавалось фабриканту из казны вознаграждение по 36 руб. за ревизскую душу мужского пола. Точно также в свободные состояния обращаются посессионные люди и в случае совершенного прекращения действия фабрики. Посессионным людям, желающим при увольнении от фабрики перейти в государственные крестьяне, владелец должен был выдать на обзаведение при переселении по 50 руб. ассигнациями на душу мужского пола и по 20 руб. ассигнациями на душу женского пола, и, кроме того, на перевозку по 20 руб. ассигнациями на душу обоего пола.

Как видно из дел государственного совета, рабочие около 60 посессионных фабрик получили свободу на основании закона 18 июня 1840 г.1) частью потому, что фабричное производство совсем прекратилось, частью вследствие прошений владельцев, находивших для себя более выгодным вольнонаемный труд. Некоторые фабричные не были освобождены на основании закона 1840 г. потому, что дела о них затянулись до манифеста 19 февраля 1861 г. От посессионных фабричных, изъявивших желание поступить в государственные крестьяне, требовалось их согласие на переселение, и иногда они упорно не соглашались на него: были случаи переселения крестьян в Томскую губернию по этапу при помощи военной силы. Переходящие в мещане должны были продать свои дома и выселиться с земли владельца, но в тех случаях, когда земля была отведена фабрике казной безденежно, фабричные, сделавшиеся мещанами, сохраняли свои усадебные участки, а иногда и другие земли. На земле, приобретенной владельцем за плату, увольняемые и мещане иногда оставались в домах, внеся владельцу выкуп за землю, занимаемую этими домами. Посессионные люди князя Гагарина в 1842 г. не пожелали ни поступать в казенные крестьяне, так как отвыкли от земледелия, ни записаться в мещанство, чтобы не переселяться с своего места жительства. В их село в 1845 г. была поставлена команда казаков, в домах упорствующих сломаны трубы, а сами они подвергнуты телесному наказанию. Пришлось переселиться на участки, отведенные для постройки домов к г. Богородске, но построилось только 10 семейств, а остальные, вследствие бедности, разошлись по соседним фабрикам. Таким образом, для некоторых освобождение от принудительного труда сопровождалось разорением.

1) В 1849 г. получили свободу и казанские суконщики.

Относительно посессионных горных заводов в 1846 г. было дозволено их владельцам отпускать на волю сверхштатных заводских мастеровых и рабочих без замены их другими, но с тем, чтобы прошение о том владельцев местное горное начальство каждый раз представляло министру финансов. В 1851 г. утвержденным государем мнением государственного совета было постановлено, что, если при одном из горных заводов окажутся лишние или ненужные «крепостные заводские люди», и у владельца нет другого посессионного завода, где можно было бы применить их труд, то ему дозволялось или переуступить этих людей другим посессионным горным заводчикам с разрешения местного горного правления, или же просить об отдаче этих людей на казенные горные заводы с выдачей от казны по 36 руб. серебром за ревизскую душу мужского пола; но в обоих случаях — не иначе, как с разрешения сената и без раздробления семейств.

Удельных крестьян по 8-й ревизии (1835) было 638 021 душ мужского пола1). Наиболее важной переменою в их жизни в царствование императора Николая было введение в 1830 г. поземельного сбора с крестьян в пользу ведомства уделов вместо подушного сбора. В вятском и саратовском имениях это вызвало среди крестьян беспорядки, которые были усмирены военной сплой. В саратовском имении причиной волнения было неправильное измерение земель. В 1831 г. были утверждены новые правила поземельного сбора, которые в 1831—33 гг. и введены в большей части удельных имений. В Вятской губернии несколько тысяч крестьян отказались подчиняться этим правилам и также были усмирены военной силой. При этом удельное ведомство стремилось увеличить доход уделов и основным окладом признало 30 руб. с тягла; увеличение дохода достигалось также отдачей крестьянам земель, признанных излишними, за особую плату. В 1840 г. на поземельном сборе состояло 502 000 душ, которые вносили в казну в пользу уделов 1 850 000 руб. серебром, т. е. в среднем по 3 руб. 68 коп. серебром (12 руб. 88 коп. ассигнациями) с души, вместо 421 000 руб. серебром (2 руб. 83 коп. серебром с ревизской души, или 9 руб. 90 коп. ассигнациями), которые пришлось бы им платить по подушному окладу. Число плативших поземельный сбор дошло в 1843 г. до 593 000; к ним постепенно присоединялись крестьяне, покупаемые у частных владельцев. Кроме того, до 100 000 малоземельных удельных крестьян оставались на подушном оброке, который во время 9-й ревизии (1851 г.) был уже сравнен с окладами государственных крестьян. Удельные крестьяне уплачивали еще земский и мирские сборы и общую для всех разрядов крестьян подушную подать в 3 руб. 30 коп. ассигнациями с души (95 коп. серебром).

1) По ведомости министра финансов — 695 402 душ мужского пола. По 9-oй ревизии (1851) — 808 173 душ мужского пола.

В половине 1830-х гг. более 300 000 душ государственных крестьян были обменены на удельных1), причем, конечно, юридическое положение первых ухудшилось. Предлогом к этому послужила упомянутая выше замена у удельных крестьян подушного сбора поземельным и желание сосредоточить удельные имения в меньшем числе губерний. Министр финансов не только не возражал против этого ухудшения юридического положения части подведомственных ему тогда казенных крестьян, но и изъявил готовность содействовать обмену всеми зависящими от пего мерами.

1) В 1835 г. было велено всех казенных крестьян Сибирской губернии передать в удельное ведомство.

25 сентября 1827 г. был утвержден государем доклад о введении общественной запашки в удельных имениях, которым было назначено отводить из ближайших крестьянских полей по 1/32 десятин на душу в каждом клину в селениях, имевших душевой надел от 1 до 3 дес., и по 1/16 десятин в селениях, пользовавшихся большим количеством земли. С введением общественной запашки было немало злоупотреблений: полевые работы были распределены неуравнительно, навоз требовался от крестьян в слишком большом количестве, при возвращении взятого ими из магазина хлеба смотрители требовали лишнее, продажа общественного хлеба производилась несогласно с правилами, а местами заставляли крестьян покупать общественный хлеб по ценам, которые определялись самими смотрителями общественных запашек и приказами.

При обмене удельных имений на казенные в Симбирской губернии удельному ведомству были подчинены и потомки служилых мурз и татар, приписанных к корабельным лесам, владевшие землей на поместном праве (их с 1817 г. стали называть лашманами)2). Удельное ведомство не только пожелало введения среди них общественных запашек, что вызвало в 1836 г. сопротивление лашман, ссылавшихся на то, что в их селениях земли не казенные, а собственные, но пыталось даже воспретить у них многоженство. Первому требованию лашманам пришлось подчиниться, причем многие из них были подвергнуты телесному наказанию, 30 сданы в рекруты, а 4 сосланы на поселение, но циркуляр относительно, уничтожения многоженства удельному начальству пришлось поспешно взять обратно3).

2) По 6-й ревизии численность их равнялась 120000 душ мужского пола.

3) Среди лашман Симбирской губернии было волнение и в 1834 г., а также по поводу работ на общественных запашках в 1840 и 1843 гг. Общественные запашки вызвали волнение и удельных крестьян Симбирской губернии в 1837 г. В 1840-х годах местами у лашман было введено общинное землевладение.

При учреждении в 1838 г. министерства государственных имуществ, обмен государственных крестьян на удельных все еще продолжался к невыгоде для казны. Киселев, министр государственных имуществ, считал эту операцию нарушением прав государственных крестьян, так как она производилась без их согласия и ухудшала их юридическое положение. Сославшись на то, что государственные крестьяне Симбирской губернии исправно платили оброк и за ними числилось недоимок только 292 тыс. руб., тогда как на удельных имениях было недоимки 3 млн., Киселев предложил соблюдать при обмене равенство в количестве земли и в качестве земельных угодий. Условия эти были настолько невыгодны для удельного ведомства, что министр двора, князь Волконский, согласился прекратить дальнейший обмен селений.

Неурожай хлебов в удельных имениях в начале 1830-х гг. подал повод к возбуждению вопроса о введении посева картофеля. В марте 1834 г. было предписано посеять его на общественных запашках. Удельные крестьян нечаинского приказа, сарапульского уезда Вятской губернии воспротивились этому, ссылаясь на обременительность новой натуральной повинности, но в действительности вследствие слуха, что посеявших картофель на общественной запашке запишут «под барина Перовского» (Л. А. Перовский был в это время вице-президентом департамента уделов, и, вероятно, им было подписано предписание о посеве картофеля). Виновных предали военному суду и подвергли суровому наказанию.

Относительно государственных крестьян от времени до времени сказывались старинные притязания русского дворянства и бюрократии: в 1824 г. статс-секретарь П. Н. Муравьев представил императору Александру I записку, в которой, указав на то, что «аренд нет или очень мало», предлагал жаловать земли, населенные экономическими (государственными) крестьянами, в вечное и потомственное владение заслуженным чиновникам, не делая, однако, крепостными крестьянами, которые должны будут платить владельцам земли оброк, назначенный правительством, и за то пользоваться определенным количеством земли. Иные пожелания относительно государственных крестьян высказывали некоторые декабристы Северного Тайного Общества. В своде их мнений о необходимых преобразованиях, представленном императору Николаю I, было сказано: «Казенные крестьяне, завися от земского и уездного судов, губернского правления и казенной палаты, частыми набегами чиновников этих мест совершенно разоряются, все требуют, но никто не печется и не ответствует за их благосостояние». Секретный комитет, учрежденный 6 декабря 1826 г. для выработки проекта преобразований, отверг проект статс-секретаря Муравьева, но обратил внимание на записку по крестьянскому вопросу Сперанского, в которой о государственных крестьянах было сказано, что они беднеют и разоряются не менее крестьян помещичьих: работы и повинности их так же не определены и разложены весьма неуравнительно; земские исправники – те же помещики, с той только разницей, что они переменяются, и что на них есть возможность жаловаться, но зато эти трехлетие владельцы не имеют никаких побуждении беречь крестьян. Устройство быта казенных крестьян, по мнению Сперанского, могло служить примером и для улучшении положения крестьян помещичьих, с чем согласился и комитет (5 декабря в 1828 г. была учреждена, под председательством кн. Куракина, комиссия для составления плана нового управления казенными крестьянами. Князь Куракин предложил переселять этих крестьян из малоземельных губерний в многоземельные с наделением отдельными участками по 30 десятин на тягло, с правом бессрочного держания или наследственного владения, с тем, чтобы эти участки не раздроблялись, а каждым из них пользовался тот из сыновей или братьев, кому хозяин передаст свое право. Крестьянам, оставшимся на прежнем месте жительства, он предлагал отдать в надел всю общественную землю, не менее 10 десятин на тягло, хотя и не отдельными участками, а в общей окружной меже, но с такими же ограничениями во владении и праве наследования, с какими переселенные будут пользоваться своими 30-десятинными участками (т. е. с уничтожением общинного землевладения); безземельным же крестьянам следует дозволить брать в аренду помещичьи земли. Комитет 6 декабря 1826 г. отнесся сочувственно к этому плану в надежде, что осуществление его поведет к созданию сословия «наследственных арендаторов», по его мнению, весьма полезного, как это показал опыт других государств, и к прекращению раздробления земли на слишком мелкие участки.

В марте 1835 г. был учрежден новый секретный комитет по вопросу об «улучшении состояния крестьян разных званий», но его работа не имела никаких последствий. Тогда государь решил поручить дело преобразования быта государственных крестьян П. Д. Киселеву, и с этою целью в апреле 1836 г. было учреждено V-ое отделение собственной Его Величества канцелярии, которое 27 декабря 1837 г. было преобразовано в министерство государственных имуществ, Киселев назначен в нем министром, а 30 апреля 1838 г. были утверждены уставы новых учреждений для управления государственными крестьянами в губерниях, а также сельский полицейский и сельский судебный уставы для этих крестьян. По 8-ой ревизии (1836) в 48 губерниях европейской России числилось 7 800 355 душ мужского пола государственных крестьян. Сведения, собранные ревизорами, объезжавшими губернии в 1836—1837 г., дали возможность определить не только общую численность государственных крестьян в европейской России и Сибири1), но и по отдельным разрядам. Общее количество государственных крестьян (если считать в этом числе ясашных, кочующих и бродячих инородцев на севере России и в Сибири, кочующих киргиз и др.) в это время равнялось 9 263 017 душ мужского пола, а из отдельных разрядов я назову лишь те, в которых было более 100 000 душ крестьян мужского пола.

Государственных крестьян (в тесном смысле этого слова) – 5075018 душ мужского пола.

Однодворцев – 12382442)

Малороссийских казаков – 553691

Войсковых обывателей – 373833

Старостинских поиезуитских первых и вторых, ленных и конфискованных – 393593

Однодворцев западных губерний – 121074

Вольных людей в западных губерниях – 129984

Колонистов, водворенных на казенных землях – 101102

Поселян-магометанцев Таврической губернии – 124599

Государственных крестьян, свободных поселян (царан), мазылов, рупташей и пр., в Бессарабии – 261151

Ясашных, кочующих и бродячих в северных и сибирских губерниях – 206856

Кочующих киргиз – 1615053)

1) Из губерний Кавказа включены данные по Кавказской области (позднее Ставропольская губерния).

2) Кроме того, однодворческих крестьян – 10983 душ мужского пола.

3) «Историческое обозрение пятидесятилетней деятельности министерства государственных имуществ», СПБ, 1888 г. II. 10.

Руководствуясь мыслью о необходимости попечения о государственных крестьянах, на что указывали еще декабристы, и которое составляло глубокое убеждение и Киселева, крестьяне эти были отданы в заведывание следующих инстанций: в каждой губернии учреждена была особая палата государственных имуществ, состоящая из коронных чиновников: губерния подразделялась на округи с окружным начальником и двумя помощниками во главе. В волостях и сельских обществах применялось выборное начало. Население волости предполагалось определить до 6000 ревизских душ, но некоторые при самом учреждении заключали в себе до 8 000 душ. Раз в каждые три года собирается волостной сход исключительно для избрания волостного правления и членов волостного суда (расправы). Волостное правление состоит из волостного головы и двух заседателей с жалованьем, из волостных средств. При волостном правлении состоит писарь, назначаемый окружным начальником и утверждаемый палатой, который не входит, однако, в состав правления. Волость состоит из сельских обществ государственных крестьян с населением до 1500 душ. Сельский сход (в каждом сельском обществе) созывается или в обыкновенном, или в расширенном составе. Обыкновенный сход состоит из уполномоченных, «выборных» от домохозяев, избираемых на трехлетие по два человека на каждые десять дворов. В расширенном составе, когда в нем участвуют все домохозяева, сельский сход созывается: 1) раз в три года для избрания «выборных» на сельский сход, а также выборных на волостной сход (последние по одному на каждые 20 дворов), 2) для решения вопроса о переделе общественных полей. Обыкновенный сельский сход собирается в течение года три раза. Во главе каждого сельского общества стоит сельский старшина, избираемый на три года. Становому и исправнику запрещено было вмешиваться в дела сельского управления и в отбывание казенными крестьянами повинностей, но на них возлагалось производство следствия по преступлениям, подлежащим ведомству общих судебных мест и исполнение их приговора. Для суда по мелким проступкам и незначительным тяжбам были установлены две инстанции: в сельском обществе — «сельская расправа», - коллегиальное учреждение, состоящее из сельского старшины и двух избираемых сельским сходом «добросовестных», которое могло приговаривать крестьян к штрафу до 1 руб., к работе до 6 дней и к телесному наказанию до 20 розог. Недовольный ее приговором мог обжаловать его в волостную расправу, состоящую из волостного головы и двух волостных «добросовестных». Киселев считал полезным сохранение общинного землевладения. В секретном комитете 1839—42 гг., при выработке проекта закона об обязанных крестьянах, он возражал против подворного наделения крестьян землей, и позднее, в 1849 г., в записке, представленной государю, он утверждал, что общинное землевладение предупреждает появление сельского пролетариата. Таким образом при управлении Киселевым государственными крестьянами исчезла опасность насильственного уничтожения общинного землевладения1). Правда, в 1 848-49 гг. была сделана попытка в самарском и ставропольском уездах Самарской губернии введения подворного землевладения при заселении казенных свободных земель, но она была применена к весьма небольшому количеству переселенцев (около сотни семейств). «Не следовало и не следует укоренять мысль», писал Киселев, «что земля составляет собственность крестьян». «Земля принадлежит казне — вот главное условие для преобразования 17 миллионов поселян».

1) В записке, излагающей главные основания преобразования управления государственных крестьян, Киселев говорит, что семейственное, наследственное пользование землей лучше общественного, но «едва ли удобно для выгод земледелия разрушать вековую систему общественного пользования землей, которая... уравнивает состояние поселян, распределяя участки соразмерно с способами и силами каждого домохозяина, и образуя из сельских обществ как бы одно большое семейство, которого члены связаны между собой условием общественного распоряжения землею».

Киселев внимательно отнесся к вопросу о переселениях крестьян. По правилам 8 апреля 1843 г. законным поводом к переселению признавалось малоземелье (когда у крестьян было менее 5 десятин усадебной, пашенной и сенокосной земли на душу), но в этих случаях к переселению допускалось лишь такое число членов сельского общества, за исключением которого у остающихся на месте приходилось на душу около 5 десятин. Для нового поселения назначались губернии или уезды, где по числу душ государственных крестьян приходилось в среднем более 8, а в степной полосе более 16 десятин на душу. Прежде прибытия переселенцев на новые места, для них заготовлялось на первое время продовольствие, засевалась часть полей, накашивалось сено для прокормления скота в первую зиму, заготовлялись земледельческие орудия и рабочий скот, на что, впрочем, назначалось не более 20 руб. на семейство из переселенческого капитала. Старались устранить неизбежные трудности и невзгоды при самом переселении: переселенцам выдавали из запасных магазинов все количество хлеба, причитавшееся по числу душ, заболевших отправляли в больницы, остальным отводили необходимые помещения; возвращаться обратно воспрещалось. Для построек им отпускали определенное количество строевого леса и выдавали пособие в 26—35 руб. на семейство, давали 8-милетнюю льготу в податях и повинностях (причем в последние 4 года они должны были платить половинную оброчную подать) и льготу от рекрутства в продолжение трех наборов. Но переселенцам не дозволялось самим отыскивать места, пригодные для поселения. Для переселения требовался увольнительный приговор от общества, а для этого было необходимо, чтобы среди переселяющихся не было последователей особенно вредных, по мнению правительства, религиозных сект, а также, чтобы на выходящих из общества не числилось недоимок и частных долгов, чтобы семьи не состояли на рекрутской очереди и никто не был бы под судом и следствием. Но удовлетворить всех желающих переселиться не было возможности, и в течение 15 лет из малоземельных губерний перешло в многоземельные только 146 197 душ мужского пола.

В наказе министру государственных имуществ (1837) было повелено привести налоги на государственных крестьян в «соразмерность с получаемыми выгодами от земель и промыслов». При подготовительных действиях по введению кадастра чины министерства встретили большое облегчение в том, что крестьяне разделяли свои земли на полосы по их качеству и на пай, т. е. в существовании общинного землевладения; но при кадастре принимались во внимание и доходы с промыслов. Переложение податей (кроме подушной и мирских сборов) с душ на землю и промыслы, на основании кадастра, было произведено до 1856 г. в 19 губерниях. Но раскладка установленного сбора по-прежнему производилась самими крестьянами по мирским приговорам.

Оброчная подать в течение 18 лет оставалась без изменения, и кроме того, между отдельными селениями подати были распределены уравнительнее, сообразно доходам населения. Многим безземельным крестьянам была отведена земля, наделы весьма многих были увеличены.

Относительно рекрутской повинности при Киселеве был введен среди государственных крестьян применявшийся уже в остзейском крае порядок распределения ее посредством жребия между людьми одного определенного возраста (около 20 лет). Крестьяне, однажды взятые в рекруты, навсегда освобождались от рекрутчины, и этим уменьшалось число случаев разлучения мужей с женами, побегов и членовредительства. Опыт введения жеребьевого порядка, произведенный в Петербургской губернии, оказался успешным, и постепенно в 1839—53 гг., с каждым новым набором, он распространялся на остальные губернии. Однако, при чрезвычайных, усиленных наборах пришлось по-прежнему призывать все возрасты до 35 лет.

Благодаря усилиям Киселева, был приостановлен обмен казенных крестьян на удельных. Но в 1840 г. государь пожелал обратить два казенные селения Херсонской губернии в военные поселения. Тщетно Киселев указывал на то, что обращение в такие поселения конфискованных имений в Подольской губернии «имело самое неблагоприятное влияние на народ», — государь потребовал исполнения его воли. «Ведь я еще им грамоты не дал», сказал оп Киселеву, намекая на намерение Екатерины II и Александра I дать грамоту государственным крестьянам, по примеру дворянской грамоты и городового положения Екатерины II, и на желание Киселева добиться дарования такой грамоты1).

1) Учреждение министерства государственных имуществ содействовало увеличению количества школ в волостях государственных крестьян: в начале его существования у них было всего 60 училищ и 1880 учащихся. Местами крестьяне не соглашались отдавать в школы детей, вследствие слуха, что мальчиков набирают в матросы и кантонисты. В 1854 г. в этих волостях было уже 2565 училищ (впрочем, в том числе 507 татарских школ, часть которых существовала издавна) с 113351 учащимся.

В 1839 г. новые порядки, введенные по предложению Киселева, подверглись серьезному испытанию: оказался сильный неурожай в хлебородных губерниях, особенно в Полтавской, Тамбовской, Рязанской и Тульской. В следующем году, в особом секретном комитете для обсуждения мер к отвращению голода и на будущее время (в котором Киселев не участвовал, вследствие отъезда за границу), военный министр граф Чернышев предложил (по совету статс-секретаря Позена) вводить посевы картофеля, и это было одобрено государем. Положено было засевать в казенных селениях картофель в таком количестве, чтобы сбор его составлял, кроме семян, по одной четверти па ревизскую душу. Правилами 8 августа 1840 г. предписывалось в казенных селениях, где существовала общественная запашка, часть ее отделять под картофель (с тем, чтобы количество его приходилось не более ½ или 1/8 четверти на душу), а где ее не было, разводить картофель при волостях, хотя бы на одной десятине. Местами управляющие палатами министерства государственных имуществ стали слишком усердствовать и встретили в 1841 г. сопротивление со стороны казенных крестьян в уездах сердобском, петровском и кузнецком Саратовской губернии и в осинском Пермской; в последнем крестьяне не только не хотели сеять картофель, но и посеянный местами вырыли и разбросали. Император Николай приказал крестьян, виновных в ослушании, отдавать годных в солдаты, а неспособных к военной службе ссылать в крепостную работу в Бобруйск. Когда урожай 1841 г. оказался неудовлетворительным, а ярового хлеба местами не было собрано даже и на семена, министерство государственных имуществ предписало образовать «неприкосновенные запасы хлеба» и хранить по 1 ½ четверти ярового с души у выбранных надежных хозяев в особых амбарах, причем крестьянам велено было внушить, что те поля их, которые вследствие их беспечности останутся весной необработанными, будут засеяны «хозяйственным образом в пользу общественного запаса, а сами они будут употреблены в работы». Распоряжение это вызвало неудовольствие крестьян, которые в своих приговорах заявляли, что зажиточные не нуждаются в хранении своих запасов у других, а бедные ничего не могут отделить, так как у них хлеба недостаточно для собственного продовольствия, семена же они надеются купить позднее на деньги, которые заработают зимой. Введение этих мер по сельскому хозяйству и изменение прежнего порядка сельского управления вызвали в 1842 г. волнения среди государственных крестьян губерний Пермской, Вятской, Казанской, Вологодской и Олонецкой. В Пермской губернии волнение было в 1842 г. и четырех уездах — камышловском, шадринском, ирбитском и екатеринбургском. Кроме требования неприкосновенного запаса яровых семян и принуждения разводить картофель (последнее встретило особенный протест со стороны раскольников), крестьяне были недовольны и учреждением сельских расправ, и назначением жалованья с выдачей почетных кафтанов с позументами волостному начальству. Все это они объясняли тем, что окружные начальники и писаря продали их в удел министру Киселеву, а, по словам других — Зарину Кульневу или Киселеву (или господину Министерову), который будет требовать с них с мужчин по 90 руб., с женщин по 70 руб., холст и по 6 пудов хлеба с души.

Поэтому и женщины подстрекали мужей «отбиваться от удельства». Слухи о передаче в удел могли казаться вполне возможными ввиду того, что в 30-х годах сотни тысяч государственных крестьян подверглись этой участи. Крестьяне заявляли, что удельными быть не хотят, не желают служить и господам, что готовы лучше идти на смерть, и требовали указа за подписью самого государя (а не министра) с золотой строчкою. Крестьяне собирались толпами сначала по 100—200, затем по 1000—2000, наконец, по 4000 и даже по 6000 человек, ходили из одной волости в другую (местами с белым флагом с надписью: «царские государственные — не господина Министера»), закрывая кабаки, чтобы не было пьяных (таких даже наказывали), искали в сельских расправах и волостных правлениях бумаги о продаже их господину и, не находя ее и подозревая, что ее скрывают волостные головы и писаря, а также справедливо обвиняя их в составлении подложных приговоров о сборе хлеба для неприкосновенных запасов, схватывали этих людей, пытали, убили одного волостного писаря, пытали и священника. Не щадили они также земскую полицию и окружных начальников и принуждали некоторых из них дать подписку на гербовой бумаге в том, что крестьяне по прежнему принадлежат государю. Они выбирали свое начальство и уничтожали «господское, а не царское управление». Для прекращения бунта губернатор отправил воинские команды на подводах с пушками и сам отправился на место волнений. Сделан был выстрел картечью в сплошную массу парода. «Наказание», по рассказам очевидцев, «было жестоко, беспощадно. Из признанных наиболее виновными большинство не вынесло его и умерло в непродолжительном времени». Очевидцы уподобляют экзекуцию молотьбе хлеба и говорят, что первая «настилка» была особенно страшна и ужасна. Степень виновности каждого предоставлено было определять волостным и сельским начальникам. При системе наказания одного из десяти было, конечно, много невинных жертв. Затем многие крестьян были приговорены военным судом к различным наказаниям, в том числе и тысячами ударов шпицрутенами и ссылкой в каторжную работу. Менее значительны были волнения крестьян в 1842 г. в четырех уездах Вятской губернии (полинском, вятском, глазовском и слободском), однако, при усмирении здесь, 8 человек было убито и 43 ранено. Кроме телесного наказания по приказанию администрации, были кары и по приговору военных судов. При введении общественной запашки весной 1842 г. произошло также волнение в казенных селениях в четырех уездах Казанской губернии (чебоксарском, цивильском, ядринском и козьмодемьянском). До 300 человек было захвачено, но собралось до 4000 чел. с намерением освободить арестованных, которые напали на воинскую стражу: при этом было убито 8 крестьян и ранено 230 крестьян и 86 солдат. Военному суду было предано 420 человек, причем раскрыты были и злоупотребления начальства: оказалось, что крестьяне еще ранее жаловались на то, что окружное и волостное начальство отнимало у них под общественные запашки лучшую обработанную землю и для работ на ней делало назначения несвоевременно и неуравнительно.

Киселев успокаивал государя тем, что «посев картофеля и в Европе» сопровождался «беспорядками, волнениями и кровопролитиями», но вместе с тем он высказывался против общественных запашек: разведение картофеля крестьяне смешивают «с учреждением общественной запашки, для них ненавистной. Я никогда не полагал и не полагаю, чтобы общественная запашка для наполнения запасных магазинов была необходима, но всегда мыслил, что мера сия стеснительна для поселян». Он был убежден «в необходимости предпочесть» ей «ссыпку хлеба для составления общественных запасов, а запашку иметь как острастку для неисправных».

Теми же причинами были вызваны волнения казенных крестьян и в 1843 г. в губерниях Оренбургской, Пермской, Тобольской, Казанской и Олонецкой. Волнение началось в челябинском уезде Оренбургской губернии. Тут ходил по рукам поддельный именной указ о взятии крестьян во владение помещика Кульнева, на которого они должны будут обрабатывать хлеб, платить оброк по 100 руб. с души, отдавать половину скота и птиц, а женщины ткать холст, и все это под угрозой наказания плетьми и ссылки в Сибирь. Один крестьянин рассказывал, что видел у исправника подлинный указ с золотыми строчками и золотым клеймом (печатью). Волнение распространилось на пространстве 200 верст; и на этот раз истязаниям подвергались сельское и волостное начальство и духовенство. Оренбургский военный губернатор отправил против крестьян. 10 000 чел. конницы и пехоты при 10 орудиях, и в 6 дней крестьяне были усмирены. В Каменской волости наказание было так жестоко, что подвергшиеся ему, ползая по лугу, одни бессознательно рвали ртом и жевали траву, другие ползли к речке утолить жажду. Многие были преданы затем военному суду. Волнение перекинулось и в шадринский уезд Пермской губернии, и охватило 6 волостей (до 40 000 душ мужского пола). Характер его был тот же: толпы крестьян, местами до 10 000 чел., и здесь пытали волостных начальников и духовенство. Определение и увольнение писарей зависело от окружного начальника, помимо воли крестьянского общества, и они, получая небольшое жалование, жили роскошно, благодаря разным вымогательствам с крестьян; крестьян сильно эксплуатировало и духовенство. Понятно, что те и другие возбудили против себя ненависть, духовенство же было ненавистно и потому, что среди местного населения было много раскольников. При усмирении посредством отряда башкирцев было убито и ранено 85 крестьян. Принудив крестьян покориться, их секли, не разбирая правых и виноватых, а более виновных отправляли в Шадринск для предания военному суду. Всех, прикосновенных к делу, было здесь более 3 800 чел. По резолюции императора Николая, было наказано шпицрутенами 230 крестьян (от 500 до 2000 ударов) со ссылкой на поселение и в каторжную работу и проч. Менее значительны были волнения крестьян в курганском уезде Тобольской губернии и в лапшевском Казанской губернии.

На основании положения о министерстве государственных имуществ, в его ведение поступили казенные имения 9 западных губерний. Они разделялись на две категории: 1) имения, находившиеся в полной собственности и в полном распоряжении казны и 2) имения, хотя и не составлявшие ее собственности, но несшие на себе определенные законом обязательства по отношению казны или общественных учреждений, а потому и состоявшие под наблюдением правительства. К имениям первого разряда принадлежали: старостинские, помонастырские, поуниатские, конфискованные, вторые поиезуитские, экономические и некоторые другие; ко второму относились: первые поиезуитские или фундушевые, погалицийские и ленные. Вторыми поиезуитскими назывались имения, которые включены были в 1822 г. в состав казенных имений, после изгнания владевших ими иезуитов из России. Погалицийскими назывались имения, принадлежавшие прежде католическому духовенству, которое при первом разделе Польши, вместе с Галицией, отошло к Австрии, и которые, при последних разделах Польши, вместе с прочими казенными имениями, поступили в казенное ведомство. Относительно ленных имений следует пояснить, что часть королевских имений в Польше находилась в потомственном владении некоторых фамилий до пресечения мужского поколения на праве ленном (первоначально с обязанностью лично нести военную службу, что впоследствии было заменено денежным налогом). Русское правительство признало те ленные привилегии, которые вошли в силу при прежнем польском правительстве. Поуниатскими назывались крестьяне имений Витебской и Могилевской губерний, принадлежавших римско-католическому и греко-униатскому духовенству, перешедшие в 1833 и 34 гг. в православие; имения эти были взяты в казенное ведомство с тем, чтобы доход с них поступал в пользу прежних владельцев. Ко времени учреждения министерства государственных имуществ старостинских имений было 778 с населением (по 8-ой ревизии) 312 391 душ мужского пола. Сейм 1774—75 г. Речи Посполитой возложил на скарбовую комиссию обязанность отдавать Старостин с публичных торгов в 50-летнее эмфитевтическое содержание1), с обеспечением исправного платежа (5% с оценки имения) в казну залогом свободного дворянского имущества. Тут же многие лица получили преждевременные, так называемые экспектативные эмфитевтические права на имения (на 50 лет) и обязаны были ожидать, когда эти имения сделаются вакантными. С присоединением западных губерний русское правительство признало право владения пожизненного и эмфитевтического, но уничтожило те экспектативные привилегии, которые еще не вошли в силу при польском правительстве. Затем русские государи стали жаловать имения в аренду пожизненную и срочную, сдавались имения в аренду и с торгов и, наконец, небольшая часть их оставлялась в заведывании самих крестьян с круговой порукой в платеже оброка. Имения жаловались русскими государями во временное пользование в большинстве случаев на 12 лет. Размер платежа в казну определенной части дохода с пожалованных имений (кварты) был неодинаков: владельцы на пожизненном праве вносили 3/5, на экспектативном 3/4, па эмфитевтическом 9/10 исчисленного по инвентарям годового дохода с имения2). Над имениями, не пожалованными и не отданными в аренду с торгов, учреждалось на годовой срок управление таким образом: губернский предводитель дворянства избирал (с утверждения губернатора) благонадежного помещика, которому имение отдавалось в управление, с платежом в казну доходов по инвентарному или какому-либо иному казенному исчислению, или же со взносом их по отчету, им представленному, и утвержденному казенной палатой и губернатором, причем администратор получал в свою пользу 10% с дохода, им представленного. Если же не находилось падежного администратора, или же министерство финансов, вследствие обширности имения, считало более выгодным управлять им непосредственно, то устанавливалось казенное управление имением, приглашались вольнонаемные управляющие, и имение находилось в заведывании казенных палат.

1) Эмфитевзис есть вещное право на чужую землю – «право вполне ею пользоваться и разрабатывать ее.. с обязанностью нести на себе общественные повинности за землю, платить собственнику земли периодическую цену; право это отличается от найма или обыкновенной аренды тем, что продолжается бессрочно или представляется на долгие сроки до 100 лет». Победоносцев, «Курс гражданского права», ч. I (1873), стр. 394.

2) В арендных имениях Могилевской и Витебской губерний кварта заменена была арендным сбором с числа душ мужского пола: владельцы вносили в казну – получившие аренду до 1785 г. – по 60 коп. ассигнациями, а получившие после того – по 1 руб. 20 коп. с каждой ревизской души.

Ко времени учреждения министерством государственных имуществ по 8-ой ревизии в 9 западных губерниях (присоединенных после разделов Польши) было государственных крестьян всех наименований 531 000 душ, в том числе первой категории, т. е. находившихся в полной собственности и полном распоряжения казны — 476 197; из них лишь около 25 000 были на оброке. В западных губерниях государственные крестьяне пользовались значительно меньшим количеством земли, чем почти везде в остальной России: наибольший надел был у них в Волынской губернии (около 5 десятин на душу), наименьший в Подольской и Гродненской (менее 1 ½ десятин). Незначительная часть крестьян вносила оброчную подать (в Киевской по 9 руб., в Витебской 7 руб. 80 коп., в остальных — по 8 руб. с души). Огромное большинство государственных крестьян западных губерний было на барщине и исполняло в пользу казны, или временных владельцев, повинности личные, вещественные и денежные. Личные повинности состояли в следующем. Панщина определялась в различных местностях различно: а) в Могилевской губернии с рабочих душ (мужского пола от 15 до 60 лет, женского пола — 14—60 лет) по два дня в неделю; б) в губерниях Киевской, Подольской, Гродненской и Ковенской крестьянин обязан был обрабатывать в господском поле участок, соразмерный пространству, находящемуся в его владении, в) в губернии Витебской, Минской и Волынской 2—4 дня в неделю, смотря по пространству владеемой им земли1). Деньги на уплату государственных податей крестьяне обыкновенно зарабатывали у владельцев по чрезвычайно низкой оценке (за мужской день — 5—7 ½ коп. серебром, женский — в половину менее). Таким образом, число рабочих дней, сверх положенного по инвентарям, крайне увеличивалось и достигало, в Подольской губернии до 200 дней с семейства, в Волынской — 208 дней. Гвалты состояли в отправлении работ целой семьей, обыкновенно, при уборке хлеба или сена. На них собирались все рабочие без исключения, и таких дней полагалось в год от 2 до 12. Сторожевая повинность не точно определялась по инвентарям, и часто это давало возможность требовать с крестьян такое количество рабочих рук, что ими можно было исполнять весьма различные повинности: на винокуренных заводах, по присмотру за домашним скотом и даже в корчмах евреев. Шарварковые работы (постройка и починка строений, мостов, плотин и проч.) требовались в размере от 3 до 24 дней в различных губерниях. Были еще более мелкие личные повинности: вывозка леса и дров, доставка в торговые места произведений хозяйства (подорощизна), притоны крестьян для охоты и проч. Вещественные повинности состояли в сборе с крестьян в пользу экономии хлеба, домашнего скота, продуктов хозяйства, сена, соломы. Главным видом денежных повинностей был платеж чинша (оброка) с двора или с земли (от 3 до 5 руб. с участка, или 45 коп. — 1 руб. с души) и, кроме того, сбор на подорощизну (45 коп. — 1 руб. 10 коп.), за рабочий скот по 15 коп. с головы, за права рыбной ловли и охоты.

1) Число рабочих дней в неделе определялось различно: в Могилевской и Минской губерниях – с ¼ уволоки (уволока – 15 десятин) 2 дня с души, в Витебской – с уволоки 2-4 дня, в Гродненской – с души 2-4 дня, в Ковенской – с души 1-6 дней, в Волынской – с двора 1-3 дня, в Киевской – с семейства 12 дней, в Подольской – с семейства 1-2 дня.

Основной формой хозяйственного управления имениями была отдача их в арендное содержание с торгов, которое давало возможность арендаторам не только располагать трудом крестьян, но и пользоваться полицейско-вотчинными над ними правами. Это повело к хозяйственному расстройству имений и обременению крестьян чрезмерными поборами, как это показала ревизия, произведенная в 1837 г. Определение повинностей крестьян инвентарями 1798 и 1803 гг. было, обыкновенно, крестьянам неизвестно, и временные владельцы предъявляли произвольные требования, доходившие до отдачи личного труда крестьян на откуп посторонним лицам. Крестьяне находились в весьма печальном положении, и на них, накопились недоимки в несколько миллионов рублей ассигнациями. Арендаторы захватывали возможно более земли и или сами обрабатывали ее, или отдавали ее в аренду другим арендаторам, а повинности крестьян не уменьшали. У четверти крестьян в западных губерниях было только по одной голове рогатого скота па дворе, и почти такое же количество вовсе не имело скота.

28 декабря 1839 г. признано было необходимым привести в известность все составные части каждого имения и равномерно распределить казенные земли между крестьян и лежащие на них повинности (произвести люстрацию). Формой хозяйственного управления была признана отдача имений на 12-летний срок в администрационное управление лиц, заслуживающих доверия правительства, с платежом ими в казну полного инвентарного дохода. Администратор не имел права налагать на крестьян наказаний собственной властью, а должен был сообщать об их винах сельской расправе, которая и назначала кары по сельскому судебному уставу. Предписано было постепенно переводить крестьян на оброк, что сначала применялось лишь к наиболее зажиточным крестьянским дворам. Крестьяне разделены были на 4 разряда: тяглых, полутяглых, огородников (халупинков) и бобылей (кутников). Тяглые должны были иметь 2 или более головы рабочего скота, полутяглые — одну, огородниками считались имевшие усадебную оседлость и огород, бобылями были безземельные и бездомные. При люстрации правительство стремилось наделять их землями. 3 и 10 апреля 1844 г. было признано нужным ввести оброчную систему не только одновременно для всех крестьян каждого имения, но даже не дожидаясь производства в нем люстрации. Во всех вакантных имениях это было закончено к 1847 г., но в других приходилось ожидать сроков окончания аренды, и перевод казенных имений в западных губерниях на оброк был закончен только в 1859 г. Переходя на оброчное положение, крестьяне выходили из под влияния администраторов, и таким образом прекратилось существование казенных населенных имений, с их особой хозяйственной организацией и особым характером управления. К 1857 г. крестьянам во всех подвергшихся люстрации имениях было дано в надел более прежнего на 318 400 десятин, а повинности уменьшены на несколько сот тысяч руб.; на двор при трехпольной системе хлебопашества отводили от 12 ¼ до 22 ½ десятин, а при многопольной и более. В отчете государю за 1848 г. Киселев писал: «Освободив народ от арендной системы» (т. е. от хозяйничанья арендаторов) «Ваше Величество вместе с тем освободили его и от пороков, неразлучных со свойством сего притеснительного управления и таким образом, даровали ему улучшение не только материальное, но и нравственное».

В 1841 г. Киселеву удалось помешать раздаче арендных имений коренным русским дворянам в виде майоратов, как это предлагали генерал-губернаторы западных губерний Бибиков и Маркович. Киселев высказал по этому поводу, что «назначение в состав майоратов людей свободного состояния, т. е. крестьян старостинских, не могло бы иначе быть сочтено ими, как за угнетение и лишение прав, от высочайшей власти единожды дарованных». Государь согласился с Киселевым.

Между тем как государственные крестьяне, приписанные к уральским горным заводам, были заменены при Александре I непременными мастеровыми, такие же крестьяне продолжали работать при горных заводах Олонецких, Колывано-Воскресенских (Алтайских) и Нерчинских и оружейном Тульском. Относительно приписных к Олонецким заводам (в начале царствования императора Николая 20 166 душ мужского пола) возбуждался вопрос о проведении такого же преобразования, как на Урале, по министерству финансов нашло, что это невозможно, так как местное положение заводов не дозволило бы ни наделить непременных работников землями, ни поселить их близ заводов без обременения их, вследствие отдаленности рудников и лесов, где рубили дрова. Поэтому правительство ограничилось здесь только тем, что в 1828 г., принимая во внимание возвышение цены серебряного рубля в 3,7 раза сравнительно с ассигнационным, номинально повысило вчетверо плату, назначенную крестьянам за работу в 1779 г. (вместо 1 руб. 70 коп. было назначено 6 руб. 80 коп. ассигнациями), а плату за проход на работу и обратно более, чем втрое (вместо 6 коп. в оба конца — 20 коп.). Крестьяне, приписанные к Колывано-Воскресенским заводам (по ревизии 1835 г. — 112 131 душ мужского пола, по ревизии 1851 г. — 136 526 душ), продолжали исполнять обязательные работы до 1861 г. Вместо прежней платы за «душу» работы, установленной в 1779 г. (1 руб. 70 коп. ассигнациями), стали платить по 57 ½ коп. серебром, причем маленький излишек заменил плату «покоробную» (возившим уголь) и за прохожие дни. Рекруты с приписных крестьян поступали в мастеровые на Колывано-Воскресенские заводы и переводились на них с женами и детьми до 15-летнего возраста. Крестьянам, приписанным к Нерчинским горным заводам повелено было в 1831 г. вместо 1 руб. 70 коп. платить 3 руб. 40 коп. ассигнациями, что, принимая во внимание падение ценности ассигнации рубля, было в сущности понижением платы сравнительно с концом XVIII в. Генерал-губернатор восточной Сибири считал необходимым повысить плату до 5 руб., но министр финансов на это не согласился, и мнение его было утверждено государем; при этом номинально вдвое (с 6 до 12 коп. ассигнациями в оба конца) была повышена плата и за проход. Рекруты с этих крестьян, как и на Колывано-Воскресенских заводах, поступали не в военное ведомство, а в мастеровые на заводе, где исполняли самые тяжелые работы за ничтожную плату. Но в 1851 г. крестьянам, приписанным к Нерчинским заводам, удалось, наконец, получить свободу от обязательных работ: по предложению генерал-губернатора восточной Сибири Н. Н. Муравьева, они были отчислены от заводов и присоединены к Забайкальскому казачьему войску. Их было тогда 40 562 душ мужского пола.

Однодворцев великороссийских губерний в 1836—37 г. было 1 238 214 душ мужского пола. Среди однодворцев как при Александре I, так и в начале царствования императора Николая, происходили споры о переходе к душевому переделу земель, как это видно из утвержденного государем мнения государственного совета 1828 г., которым было повелено: «По делам о разделении однодворческих земель по числу душ, когда однодворцы..., имеющие во владении своем крепостные земли, не согласятся отдать оные в раздел на общество, но будут считать принадлежащими в частную каждого из них собственность, казенные палаты, не приступая сами к разрешению сего обстоятельства», обязаны представлять эти дела в судебные учреждения. В 1831 г. по вопросу о том, какие земли могут переселяющиеся однодворцы продавать или передавать в частное владение, было разъяснено, что: 1) Все земли, составляющие собственность казны или общества, а именно: а) «данные однодворцам от правительства для первоначального поселения и для исправления службы в поместье прежде 1724 г., т. е. прежде обращения их в подушный оклад; б) заселенные самими однодворцами из дикопорозжих земель и во время межевания утвержденные за ними в указанной пропорции на душу и в) купленные обществом целой волости или селения у помещиков с правом собственности — переселяющиеся однодворцы обязаны оставлять в распоряжении общества без всякого вознаграждения. 2) Земли, составляющие частную собственность: а) пожалованные до 1724 г. некоторым из однодворцев в вотчину, б) купленные и другим образом приобретенные некоторыми из них до 1766 г., т. е. до времени воспрещения» такой «покупки межевой инструкцией и в) приобретенные от равных себе однодворцев прежде и после 1765 г. — дозволить переселяющимся однодворцам продавать и передавать» (на основании межевой инструкции) только однодворцам по своему желанию. 3) Земли, приобретенные однодворцами на основании указа 12 декабря 1801 г., дозволить им переуступать и продавать людям всех званий.

Было указано выше, что еще в последней четверти XVIII в. начался местами переход у однодворцев от владения землей на «четвертном праве», (т. е. «долевом праве владения землей, основанном на счете четвертей1), дошедших до владельца по наследству или другим законным путем») к общинному владению или смешанному из обеих форм. Переложение податей с душ на землю содействовало усилению этой смены форм землевладения. Киселев вообще считал необходимым сохранение общинного землевладения; при производстве кадастра оно облегчало труд администрации министерства государственных имуществ. В некоторых местностях это министерство прямо пропагандировало общинное землевладение. Так, в 1839-40 гг. в обоянском уезде Курской губернии, где все крестьяне, кроме помещичьих и нескольких сел государственных крестьян, владели землей подворно, разъезжали чиновники министерства и предлагали подворным владельцам переделять все их земли на ревизские души. По словам местного земского статистика, «вследствие большой и неравномерной раздробленности участков с одной стороны, с другой — в надежде привлечь к разделу участки крупных четвертных владельцев, большинство населения охотно соглашалось па предложение, и в короткое время (в течение 1839—40 гг.) почти все четвертные земли уезда обратились в общинные. Однако, дело не обошлось без упорства со стороны большеземельных, которые частью силой не допускали до передела своих земель, частью подавали в суды жалобы и прошения о возвращении их земель, уже переделенных на души». Мы видели, что борьба эта отразилась в приведенном выше законе 1 декабря 1828 г. Сначала в этой борьбе, благодаря содействию администрации, перевес получали приверженцы общинного владения, но вскоре «вошло в практику, в случае несогласия меньшинства на замену четвертного владения общинным, принимать во внимание просьбы и признавать право личного владения тех крестьян, которые предъявляли царские жалованные на землю грамоты» или документы, свидетельствующие о приобретении земли законным путем. В других местах Курской губернии усиленная пропаганда чиновников далеко не имела такого успеха. В Рязанской губернии в 1849 г. из 287 однодворческих селений с 45 175 ревизскими душами — 56 селений с 21 283 душами (47,1 %) владели землей по душам, 176 селений с 11 265 душ (24,9%) владели по четвертям; в 16 селениях с 1859 душами (4,1%) часть однодворцев распределили землю по душам, а прочие остались при четвертном владении; наконец, в 39 селениях с 10 768 ревизскими душами (23,9%) однодворцы владели по четвертям, но сверх того имели душевую землю. Таким образом, около половины однодворцев уже перешло здесь в это время к душевому, т. е. общинному владению. В елецком уезде Орловской губернии к началу 1850-х гг. из 107 однодворческих селений 38 перешло на души, к началу 1860-х—51. В Воронежской губернии уравнительный раздел при содействии правительства был произведен в 1843 г., в Херсонской и Таврической — в 1850-х гг. Всего же по сведениям, собранным в начале 1850-х гг., из 1 190 285 однодворцев мужского пола — деливших землю по душам было 533 201, а сохранивших четвертное владение — 650 084.

1) Четверть в смысле поземельной меры равняется половине десятины земли.

Однодворческие крестьяне несли казенные подати одинаковые с своими господами, но, убедившись, что двойным платежом — и в казну, и «помещику» — эти крестьяне несут «излишнюю против других повинность», император Николай именным указом 16 ноября 1827 г. освободил их от уплаты в казну оброчных денег. Так как некоторые однодворцы стали просить о принятии их крестьян в казну, то, по представлению Киселева, 2 июля 1841 г. повелено было приобретать в казну в течение года не более 1/10 части однодворческих крестьян, выдавая владельцам за каждую душ мужского пола по 100 руб. серебром с вычетом казенных недоимок, а приобретаемых в казну крестьян переселять в многоземельные губернии. У владельцев, несостоятельных в платеже недоимок, велено было приобретать крестьян (в указанных пределах) принудительно. С 1842 по 1858 г. приобретено было в казну 7 886 душ однодворческих крестьян. В виду того, что дело подвигалось так медленно, в 1858 г. было повелено выкупить в казну всех остальных однодворческих крестьян, что и было исполнено к 1866 г.; и затем 1370 душ этих крестьян поступили частью в сельское, частью в городское сословие.

Поселяне в Бессарабии, окисшие на казенных землях (в уездах аккерманском, бендерском и хотинском), при генеральном межевании (в 1822—28 гг.) были наделены землей: каждому селению было нарезано по 30 десятин на наличное семейство и по 10 на будущее. Земля предоставлялась в общее владение всех семейств селения, а каждый крестьянин-домохозяин пользовался правом на участок земли по переделу, который производился уравнительно, по приговору сельского схода, в определенные сроки. Относительно царан (свободных земледельцев) в Бессарабии в 1834 г. было издано положение, по которому через 2 года владельцы земель, где жили и переселялись царане, должны были заключать письменное условие сроком от 3 до 20 лет относительно повинностей за пользование землей. Царане отнеслись к этому требованию несочувственно и стали переходить в сословие городских мещан. Поэтому правительство составило нормальный контракт, где были определены права землевладельцев и обязанности поселян. По истечении срока условия, царане могли переходить на земли других владельцев, на казенные же их не принимали. Так как оказалось, что многие царане уже ранее того перешли на казенные земли, то их велено было в 1840 г. оставить там с платежом за надел оброка наравне с казенными крестьянами. Они могли переходить с казенных земель на другие, но обязаны были предупреждать о том за полгода местное управление государственными имуществами1). В 1847 г. было повелело обложить царан податью в казну, под названием бира, по 2 руб. 86 коп. серебром и оброчным сбором при поселении на казенных землях по 6 руб. 72 коп., а на частных землях но 60 коп. серебром с каждого семейства.

Абсолютная и относительная численность крепостного и некрепостного крестьянского населения России в XVIII и первой половине XIX века. Точных данных по составным частям крестьянского населения относительно первой ревизии 1722 года нет. Во время второй ревизии, подсчет результатов которой был закончен в 1747 г., крестьян помещичьих в Великороссии и Сибири было 8 443 293 душ мужского пола, а число некрепостных крестьян (государственных, дворцовых, государевых, принадлежащих церковным учреждениям и др.) было около 2 969 579 душ мужского пола, все же население России в это время равнялось 15 401 444 душ обоих полов. Во время третьей ревизии (1762—66 г.) крепостных в той же местности было 3 786 771 душ мужского пола, некрепостных крестьян — 3 367 119, все население России — 17 223 682 душ обоих полов. Во время пятой ревизии (1796 г.) помещичьих крестьян (со включением Малороссии и Прибалтийских губернии) было 9 789 676 душ мужского пола, некрепостных крестьян 7 276 270 душ мужского пола, общее же население России — 36 млн. обоих полов. По шестой ревизии (1812 г.) помещичьих крестьян 10 416 810 душ мужского пола, некрепостных 7 550 814 душ мужского пола, общее население России — 43 698 663 душ обоих полов. По восьмой ревизии (1835 г.) помещичьих крестьян 10 872 229 душ мужского пола, некреностпых крестьян — 10 550 000 душ мужского пола, общее население России — 60 млн. обоих полов. По десятой ревизии (1859 г.) помещичьих крестьян 10 858 357 душ мужского пола2), некрепостных крестьян около 12 800 0003) душ мужского пола, общее население России — 74 млн. душ обоих полов.

Если вычислить процент помещичьих крестьян и дворовых относительно всех крестьян (крепостных и некрепостных), то он равняется во вторую ревизию 53,7%, в третью — 52,9% в (Великороссии и Сибири), в пятую ревизию — 57%, в шестую — 58%4), в восьмую — 51%, в десятую — 46%. Если же вычислить процент крепостных относительно всего населения России, считая и постепенно приобретаемые окраины, то окажется, что во время второй ревизии крепостные составляли около 44,7% всего населения, во время третьей — 44%, во время пятой ревизии — 54%, во время шестой — 47%, во время восьмой почти 37%, в десятую — 29%.

В. Семевский

1) Некоторые царане жили на собственных землях.

2) Вместе с Закавказьем.

3) Кроме сибирских инородцев, мастеровых наземных заводов и некоторых других небольших групп населения, не входящих в число крестьян.

4) Возрастание относительного количества крепостных в XVIII в. объясняется обильным пожалованием населенных имений, прикреплением крестьян в Малороссии и присоединением Западной России.

Литература по истории крестьян в России

I. До конца XVII века.

Беляев, «Крестьяне на Руси» (сильно устаревшая работа, но имеющая и теперь некоторое значение, благодаря собранному там законодательному материалу). Энгельман, «История крепостного права» (интересна, благодаря оригинальному взгляду на происхождение крепостного права); Ключевский, «Происхождение крепостного права» («Опыты и исследования», или «Русская Мысль», 1885, №№5 и 6. Основная работа для характеристики нового взгляда на генезис крепостного нрава); его же, «Подушная подать и отмена холопства на Руси» (Опыты и исследования» т. I. В работе превосходно очерчен процесс слияния холопства с крестьянством). Кроме того, Ключевский, «Курс русской истории», тт. 2 и 3. Дьяконов, «К вопросу о, прикреплении крестьян» (анализ понятия старожильства); его же, «Очерки из истории сельского населения в Московском государстве» (необходимая книга для изучения крестьянства в XVII в. Она является дополнением к статьям В. О. Ключевского); его же, «Заповедные лета и старина» («Сборник статей по истории русского права», посв. Владимирскому-Буданову. Очень полезная работа для изучения вопроса о старожительстве. Автор рассматривает его на фоне сравнительно-исторической точки зрения); его же, «К вопросу о крестьянской порядной грамоте и служилой кабале» («Сборник статей в честь В. О. Ключевского». Необходимая для изучения вопроса о влиянии последней на характер первой). Липпо-Данилевский, «Разыскания по истории прикрепления владельческих крестьян в Московском государстве» (критический разбор книги Дьяконова, много данных о бобыльстве); его же, «Очерк истории образования главнейших разрядов крестьянского населения в России» (сборник: «Крестьянский строй»,т. I; прекрасная работа обобщающего характера с рядом весьма интересных наблюдений и соображений). Сергеевич, «Древности русского права», т. I (критика теории Ключевского и обоснование юридической теории прикрепления крестьян); то же, т. III (много уступок школе Ключевского и попытки отстоять старую точку зрения на происхождение крепостного права). Владимирский-Буданов, «Обзор истории русского права» (очень важен, так как в нем разобраны все новейшие точки зрения на генезис крепостного права). Ясинский, «Закупы Р. Правды и памятников западнорусского права» (сборник статей, посвященных Владимирскому-Буданову). Яковкин, «Закупы Русской Правды» («Журнал Министерства Народного Просвещения», 1913, №№ 4 и 5). Михайлов, «К вопросу о происхождении земельного старожильства» («Ж. М. Н. П.», 1910, № 6). Богословский, «Земское самоуправление на русском севере в XVII в., т. 1,1909; т. II, 1912 г. Погодин, «Должно ли считать Бориса Годунова основателем крепостного права» (Историко-критические отрывки, т. II). Костомаров, «Должно ли считать Бориса Годунова основателем крепостного права» (Архив исторических и практических сведений, 1839, кн. 2 и 5; первая ст. также в Монографии, т. I). Чичерин, «Холопы и крестьяне в России до XVI в.» (Опыты по истории русского права. 1839). Дебольский, «К вопросу о прикреплении владельческих крестьян» (Ж. М. Н. Пр., 1893, XI); его же, «Гражданская дееспособность по русскому праву до конца XVII в.» (1902) . Рождественский, «Из истории отмены «урочных лет» для сыска беглых крестьян в Московском государстве XVII в.» (Сборник статей, посвященных Ключевскому, 1909). Соколовский, «Очерк истории сельской общины в России» (1877); его же, «Экономический быт населения и колониальных юго-восточных степей пред крепостным правом» (1878). Ефименко, «Исследование народной жизни» (1884). Иванов, «К истории землевладения на севере России в XVII в.» (Древности. Труды Археографической Комиссии Министерства Археологического Общества, 1898, I); его же, «Поземельные союзы и переделы на севере России в XVII в.» (Там же, 1902, II, 2). Рожков, «Сельское хозяйство Московской Руси в XVI в.» (1899). Готье, «Замосковный край в XVII в.» (1906). Забелин, «Большой боярин в своем вотчинном хозяйстве» (Вестник Европы, 1871, № 1 и 2). Доступным пособием для ознакомления с источниками, преимущественно законодательными, могут служить «Памятники истории крестьян XIV—XIX вв.», под редакцией Вормса, Готье, Кизевентера, и Яковлева (1910). Общую историю крестьян дает коллективная «Великая реформа», под редакцией Дживелегова, Мельгунова и Пичеты.

В. Пичета.

2. XVIII и первая половина XIX в.

Лаппо-Данилевский, «Очерк истории образования главнейших разрядов крестьянского населения России» (в сборнике «Крестьянский строй», т. I, изд. кн. П. Д. Долгорукова и гр. С. Л. Толстого. СПБ. 1905). Ключевский, «Подушная подать и отмена холопства в России» (в его «Опытах и исследованиях», М. 1912). Семевский, «Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II» (т. І, изд. 2, Спб. 1903; т. II, 1901); его же, «Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX в.» (СПБ. 1888, тт. I и II; дополнения к этому труду см. в его же статьях в сборниках «Крестьянский строй», т. I и «Великая реформа», изд. товарищества «Образование», М. 1911); его же, «Пожалования населенных имений в царствование императрицы Екатерины II» («Журнал для всех», 1906, №№ 1 и 2); его же, «Пожалования населенных имений в царствование императора Павла» («Русская Мысль», 1882, №12); его же, «Петрашевцы и крестьянский вопрос» («Великая реформа», под ред. Дживелегова и Мельгунова, т. III, М. 1911 г.); его же, «Политические и общественные идеи декабристов» Спб., 1909; его же, «Волнения крестьян в 1812 г. и связанные с Отечественной войной» («Отечественная война и общество», под ред. Мельгунова и Дживелегова, т. VI, 1912). Флоровский, «Из истории Екатерининской законодательной Комиссии. Вопрос о крепостном праве», Од. 1910. Вешняков, «Исторический обзор происхождения разных названий государственных крестьян» («Журнал Министерства Государственных Имуществ» 1857, тт. 62, 63, 65). Мякотин, «Прикрепление крестьянства левобережной Малороссии в XVIII столетии» («Русский Богослов», 1894 г., №№ 2—4). Головинский, «Слободские казачьи полки», Спб. 1864. Lehtonen, «Die Polnischen Provinzen Russlands unter Katharina II in den Jahren 1772—1782», Berl. 1907. Турцевич, Введение в «Сборник документов, касающихся административного устройства северо-западного края», Вильца. 1913. Туган-Барановский, «Русская фабрика в прошлом и настоящем», 3-ье изд., Спб. 1907. «История уделов за столетие их существования. 1797—1897», т. II: «Крестьяне дворцовые, государевы и удельные», СПБ. 1901. Де-Пуле, «Последний польский король Станислав-Август Понятовский», «Заря», 1871, № 7. Мякотин, «Из истории крестьянства в первой половине XIX в.» (об удельных крестьянах «Русский Богослов», 1903 г., №№ 6 и 7). Середонин, «Исторический обзор деятельности комитетами министров», СПБ. 1902, т.т. I и II. Шафранов, «Неурожаи хлеба в России и продовольствие населения в 20-х годах настоящего столетия», («Русский Богослов», 1898, №№ 6—7). «Комплектование войск в царствование Александра I» («Столетие военного министерства», т. I, кн. I, отд. II). С., «К истории малороссийских казаков в конце XVIII и начале XIX в.» («Киевская Старина», 1897, №№ 4, 6, 10—12). Гроссман, «Местные законы в Бессарабии». Защук, «Бессарабская область», 1862. (Надеждин), «Права состояния разных классов народонаселения Бессарабской области» («Журнал Министерства Внутренних Дел», 1843, ч. III). Авалиани, «Волнения крестьян в царствование императора Александра I», Сергиев Посад, 1912; (оттиск из «Богословского Вестника»). Посадский, «Как добились воли казанские суконщики» («Первый шаг. Провинциальный литературный сборник», Каз. 1876). В. В., «К истории общины в России», (1902). Заблоцкий-Десятовский, «Граф Киселев и его время», 1882, тт. 2—4. Зайцев, «Очерки самоуправления государственных крестьян», Спб 1912. «Историческое Обозрение 50-летия деятельности министерства государственных имуществ», 1888, т. II. Богословский, «Государственные крестьяне при Николае I» (в «Истории России в XIX в.», изд. т-ва бр. Гранат, т. I). «Извлечения из секретных отчетов министерства внутренних дел», (Берлин). Зырянов, «Крестьянское движение в шадринском уезде Пермской губернии в 1843 г.» («Древняя и новая Россия», 1879, № 11); его же, «шадринский уезд в апреле 1842 г.» («Пермский сборник». 1860, т. II). Андриевский, «Картофельный бунт в Вятской губернии в 1842 г.» («Исторический Вестник», 1881, № 7). Середа, «Позднейшие волнения в Оренбургском крае (в 1843 г.)» («Вестник Европы», 1868, № 4). Колютнов, «Камышловское дело» («Вестник Европы», 1870, № 10). «Картофельный бунт в Пермской губернии в 1842 г.» («Русская Старина», 1874, т. 10). Валевский, «Волнения крестьян в Зауральской части Пермской губернии 1842—43 г.» («Русская Старина», 1879, т. 26). Зобнин, «Приписные крестьяне на Алтае» («Алтайский Сборник», 1894, т. I). Игнатович, «Помещичьи крестьяне накануне освобождения», М. 1910, изд. 2-е; ее же, «Борьба крестьян за свое освобождение» (в сборнике «Освобождение крестьян», пзд. «ЖИЗНИ для всех», 1911); ее же, «Волнения помещичьих крестьян от 1854 по 1863 г.» («Минувшие Годы», 1908). Иванюков, «Падение крепостного права в России» (изд. 2-е, 1903). Корнилов, «Губернские комитеты по крестьянскому делу в 1858—59 гг.» (в его «Очерках по истории общественного движения и крестьянского дела в России», СПБ. 1905); его же, «Крестьянская реформа», СПБ. 1905. М. П. Покровский, «Крестьянская реформа» (в «Истории России в XIX в.», изд. т-ва бр. Гранат, т. III). Вормс, «Положения 19 февраля» («Великая реформа», под ред. Дживелегова и Мельгунова, т. VI). Кречетович, «Крестьянская реформа в Оренбургском крае» (1911). Кошелев, «Записки», Берлин 1884. (Хрущев), «Материалы для истории упразднения крепостного состояния помещичьих крестьян в России в царствование императора Александра II», 3 т., Берлин, 1860—61. «Бумаги по крестьянскому делу М. П. Позена», Дрезд. 1864. Шафранов, «Первый проект освобождения крестьян (великой княгини Елены Павловны)» («Вестник Всемирной Истории», 1901, № 1). «Устройство Кардовского имения госуд. вел. кн. Елены Павловны» (1859). Попельницкий, «Секретный комитет в деле освобождения крестьян от крепостной зависимости» («Вестник Европы», 1911, №№ 2—3); его же, «Дело освобождения крестьян в государственном совете» («Русская Мысль», 1911, № 2); его же, «Как было принято Положение 19 февраля 1861 г. освобожденными крестьянами» («Современный Мир», 19», №№ 2—3). Джаншиев, «А. М. Унковский и освобождение крестьян» (1894). Ашевский, «Освобождение крестьян и «Колокол» Герцена» («Современный Мир», 1906, № 12); его же, «Реформы императора Александра II и «Колокол» Герцена» («Современный Мир», 1907, № 1—3). Плеханов, «А. И. Герцен и крепостное право» («Современный Мир», 1911, № 12). Н. П. Семенов, «Освобождение крестьян в царствование императора Александра II» (хроника деятельности комиссии по крестьянскому делу, 3 т., 1892). Скребицкий, «Крестьянское дело в царствование императора Александра II» (1862, 4 т.). Лосицкий, «Выкупная операция» (1906); его же, «Хозяйственные отношения при падении крепостного права» («Образование», 1906, № 11а) и некоторые другие сочинения и статьи. Список важнейших трудов (книг и статей) по истории крестьян (до 1903 г.) см. в моей книге: «Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II» (т. I, СПБ. 1903, стр. 626—633). Список книг и статей по истории крепостного права и крестьянской реформы и других крестьян, вышедших в свет в 1911 и 1912 гг., составленный г. Авалиани, см. в «Известиях одесского библиографического общества при императорском Новороссийском университете» (1911, вып. 3 и 1913, вып. 5). Важнейшие книги и статьи по истории крестьян и крестьянского вопроса указаны в «Программах чтения для самообразования» (изд. 6, СПБ. 1911), в специальной программе по русской истории. По истории крепостного хозяйства см.: кн. Волконский, «Условия помещичьего хозяйства при крепостном праве». (Труды рязанского участка археологической комиссии, вып. XII — XIII; 1897—98). Струве, «Крепостное хозяйство» (1913). Статистические данные относительно крепостного и некрепостного населения России во время нескольких ревизий приведены мной на основании следующих источников и пособий. Относительно 2 и 3 ревизий см. «Журнал Министерства Внутренних Дел» (1839, т. 33, стр. 253) и мою книгу: «Крестьяне в царствование имп. Екатерины II» (т. I. изд. 2-е, стр. 17). Для 5 и 6 ревизии см. К. Герман, «Статистические исследования относительно Российской империи» (СПБ. 1819, т. I) и Schnitzler, «L’еmpire des tzars» (II, 77). О 8-й ревизии см. Кеппен, «Девятая ревизия 1851 г.» и «Журнал министерства внутренних дел» (1838, ч. 26, стр. 82 и след.). Относительно 10-й—Тройницкий, «Крепостное население России по десятой народной переписи» (стр. 50) и «Журнал министерства внутренних дел» (1860, май, стр. 1—11).

В. Семевский.

You have no rights to post comments
У вас нет прав, чтобы оставлять комментарии